У странной бабки почти всегда было так. Едва-едва добрая сторона её души в ней слегка выявлялася, как на смену ей уже поспешала сторонушка злая.
Двойственною она очень была, Баба Яга-то, ага.
И стала она учить Милолику самому трудному из умений своих магических — как при помощи мысленного сосредоточения изменять своё телесное воплощение. Чтобы, значит, уметь оборачиваться в кого только ты не пожелаешь, во всё живое и неживое даже: в ползающее, бегающее, плавающее или в летающее.
Поначалу у бабкиной обучаемой это дело чародейное получалося довольно слабо, ни шатко вроде, ни валко, потом лучше учёба у неё стала ладиться, а под конец вдруг уяснила она суть превращения, так что удостоилась даже Ягихиного поощрения. Состояло оно в том, что отпустила она деваху смышлёную в лес погулять далёко, хоть на этот свет, а хоть и на тот.
Оба сих света нравились Миле по-своему. Свет не белый тем, что там не было постоянства надоедающего, и можно было с интересом за изменениями его естества наблюдать. Бывало, выйдет она туда, на камешке каком-либо усядется и вот что зрит в яви той окружающей: и дерева корявые, и скалы мрачные, и кусты, и камни медленно-медленно очертания свои начинали там менять, до того вроде тихо и незаметно, что поначалу и не поймёшь что по чём. А потом вдруг глядь — за какие-нибудь полчаса деревище или скала другими-то стали, не такими чуток, как виделись ранее!
Чудеса то были дивные да и только! Чего тут ещё скажешь…
Правда вот, солнышка красного в тех колдовских местах отродясь не бывало, сам воздух светился там весьма ярко, а валуны и камни изнутри мрачными красками слегонца мерцали и разными цветами неспеша переливалися.
В общем, сколь ни манящ был свет не белый для человеческого глаза, однако свет нашенский куда как более его привлекал-то. Это потому, наверное, что солнышко сияло там прекрасное, и становилося оттого на душе радостно.
Короче, порешила наша Мила прогуляться до озерца одного дальнего, близ дремучего того леса самой окраины. Жаркое ведь стояло лето, и искупаться в водице свежей было не грех.
Что ж, сказано — сделано. Облачилась девушка в лёгкое беговое платьице, да и помчалась к тому озеру стремительно, едва стопами своими босыми касаясь самой земли.
До озерца самую малость не добежав, перешла она на сторожкий шаг и тут вдруг слышит — что такое? — медведь с той сторонушки ревёт разъярённо, и слышится также крик человеческий заполошенный.
Кинулась Милолика к озеру прытко, глядь — вот так дела! — какой-то смешной парень в одних портах на дубовой ветке горизонтальной сидит-качается, и орёт со страху прям благим матом. А на толстой половине ветвищи телепается злой медведище, который силится до паренька когтями добраться, но из-за ветки качания вниз сверзиться, видать, опасается…
Узнала Милолика медведя сразу — то был её знакомец старый по кличке Бураха. А вот парня зато видела она впервые. Был он стройный, даже изящный; волосы у него были светлые и кудрявые, а глаза как синь неба голубые.
Усмехнулась Милолика, наблюдая эту картину странную и, мотивчик какой-то весело засвистав, к дубу не спеша подошла. И медведь, и парень реветь и орать тут же перестали и на девицу недоумённо уставились. Особенно, конечно, удивился её появлению юноша. Он чуть с дуба того не рухнул, Милолику под собой вдруг увидав!
Видит Мила — на берегу лук валяется, колчанчик ещё со стрелами, гусли звончатые чуток подалее и одёжа, видать, этого парня.
А у Бурахи ухо разорванным оказалось, очевидно, стрелою, и кровь вниз каплями падала.
— Это что же вы тут оба делаете? — воскликнула Мила, сызнова усмехаясь, — Чем здесь развлекаетесь да в какую игру на дубу сём играете, а?
— Уходи! Уходи отсюда, дурёха! — опомнившись, вскричал парень испуганным голосом, — Беги скорее прочь, а то медведь тебя разорвёт в клочья!
— Вот ещё выдумал — уходить! — встала деваха своевольная в гордую позу, — Бураха мой лепший друган, а ты, дурак, его стрелою, я гляжу, ранил. Правильно он сделал, что тебя, остолопа, на дерево загнал. Говори ещё ему спасибо, что не задрал тебя сразу!
И медведю она приказывает строгим гласом:
— А ну-ка, Бурашка, давай-ка сюда спускайся! Поглядим, чего этот горе-стрелила с тобой натворил…