Прямо с ходу Гур-Хан приказал отвести ее в купальню, там ей помогли отмыться от грязи две худющие изможденные женщины непонятного возраста. Они молчали, опустив глаза в пол, и Акку не стала задавать вопросы. Поняла, что не ответят. Но главное, что женщины в деревушке все же были, хоть и прятались, как тени.
Купальня была скромная, Акку на все смотрела с удивлением и некой долей брезгливости. Склизкие лавки были немытыми, из слива в полу ужасно пахло тиной и гнилью. Никаких ароматических масел и благовоний не было и в помине. Ей не хотелось ни к чему прикасаться, она попятилась, но одна из женщин с силой усадила ее на одну из лавок, и они молча принялись надраивать ее уставшее тело.
Испорченную одежду (точнее остатки - почти все было содрано в лесу чужаками) ее сняли комом и унесли, она сделала слабую попытку отпихнуть их руки, когда ее раздевали, но потом испугалась, что женщины пожалуются мерзкому Гур-Хану, и тогда все будет происходить совсем по-другому. Поэтому, скрепя зубами, она терпела чужое женское вмешательство в столь личное и интимное пространство. Увидев по всему телу синяки и гематомы от ударов ногами Гур-Хана, обе только сердобольно вздохнули.
Распустив ее волосы, они с восхищением поцокали, подергали влажные и грязные локоны, намылили пенящейся массой, пахнущей не так уж дурно, но все же незнакомо.
Когда ее намыли, то посадили на маленький табурет и принялись сушить и расчесывать длинную шевелюру. Процедура оказалась долгой и изнурительной, и даже массирующие движения ловких пальцев не расслабляли - Акку сидела напряженной струной, события двух дней не позволили забыться и отдохнуть.
После ей выдали темно-серый костюм странного кроя. Когда она взглянула на него, в ее сердце что-то екнуло. Она оторопело смотрела на костюм, сильно видоизмененый, отличающий от того, что мелькнувшим образом возник в ее голове, но все же тот, от которого в груди защекотало невесомым перышком.
- Ципа́о...
Женщины вздрогнули от ее тихого голоса и настойчиво протянули костюм. Одна из них расправила ткань, показывая, как надо просовывать голову в вырез.
- Я знаю как его надевают.
Акку забрала рубашку и надела на себя, отметив, что рукава отличаются от традиционного ципао. Эти были широкие, конусообразные, едва прикрывали локти. Мягкие тряпичные пуговицы застегнула под правым плечом, пояс обмотала на талии, опустила верхний слой рубашки - он прикрыл узел. Шаровары, или, по-другому, дижо́н, доходили до икр, но не сужались, а оставались свободными. Настолько, что в одну штанину она могла бы просунуть обе ноги одновременно.
На ее ловкие и уверенные движения женщины удивленно переглянулись. Акку смутилась.
- Не спрашивайте, и сама не знаю. Но кажется, в прошлой жизни я надевала подобный костюм.
Одна из женщин вдруг ласково и в то же время жалостливо улыбнулась ей и осторожно погладила по голове. Но так ничего и не сказала.
На них самих висели до самого пола бурого цвета хитоны; много слоев, как на мужчинах, не было.
На ноги ей обули закрытые тапочки из мягкой кожи. Она недоуменно посмотрела на них, не представляя, как в них перемещаться по такой грязи, но потом все встало на свои места.
Ошарашенную и не успевшую ничего понять девушку усадили на паланкин и быстро донесли до большого бамбукового дома двое мужчин с исполосованными спинами.
"Меня несут рабы", - в ужасе подумала она.
На душе стало совсем погано. Но извиняться она не стала. Ей просто было слишком страшно заговаривать с местными мужчинами. С магом, может, она еще смогла бы поговорить без страха, но его нигде не было видно.
Все опять разглядывали ее, тыкали пальцами и что-то другу другу объясняли. До нее донесся чужой смех. Съежившись в паланкине, она мечтала только об одном - проснуться от этого долгого кошмарного сна.
Акку определили в женский дом. Все женщины деревни жили в одном небольшом помещении, но их было немного, и все умещались. Матрасы на ночь стелили прямо на полу, и спали рядами, заполнив всю комнату. Акку старалась занимать место у окна, и подолгу разглядывала все, что видела. С утра и до самой ночи женщины работали, но Акку не заставляли, и она была предоставлена самой себе. Выйти из дома позволялось только по нужде или в купальню. За ней незаметно наблюдали десятки пар глаз.
Первый день она просидела в углу, прижав разбитые колени к лицу. Перед глазами снова встала погоня и пережитое унижение. Избиение отвратительным Гур-Ханом и чуть не состоявшееся насилие. Слезы текли из глаз, но она старалась не всхлипывать и не привлекать к себе внимания. Ей вообще бы хотелось, чтобы о ней все забыли.