— А тебя не пугает предстоящая, необъятная, касаемая нас всех жопа? — чуть руками не вскидываю, но говорю шёпотом, потому как дискуссия между нашими ещё идёт. — Меня вот да! — что-то в стиле “Сказал так, что себе поверил”, но Глеб тут же начинает непонятливо моргать и в лице меняется, и я понимаю, что в этот раз сыграла хорошо.
Потому что не знаю, что говорить. Не знаю, что думать. Да и как вообще описать для начала, как я оказалась рядом с кроватью Вишну, не говоря уже о...
— Давайте завтра решим, что делать, — Боже, Артём, ты как воспитатель в детском саду... — нам всем поспать надо, а утром, на светлую голову, решим, что и как дальше, — ну... ну говорю же.
Порешав на этом и окончить нашу вечернюю встречу, которая из пива и креветок плавно перетекла в похищение и неебовый стресс, мы разбредаемся по комнатам и укладываемся спать.
Уверена, Морт сейчас обнимает Леру так, как Сименс жмётся ко мне. Тесно, плотно, и... через две минуты засыпая. А вот я уснуть не могу. И это не бессонница. Это какое-то чувство незаконченного дня, потому что я уже добрых двадцать минут сверлю глазами телефон на тумбе и наконец решаюсь его стащить.
— Спишь?
Отправляю сообщение Нэт и даже оживляюсь как-то, видя, что та набирает сообщение.
— Нет.
Ты минуту три буквы набирала???
— Туалет, пачка сигарет, ты и я. Через пять минут.
Тарабаню по одеялу пальцами, ожидая ответ.
И наконец моё смс прочитано, Наташа что-то долго набирает, и спустя томительные две минуты я получаю желаемое.
— Ок.
Блять...
Аккуратно, как можно тише, представляя себя пятикилограммовой кошкой, я убираю руку Сименса со своей талии и подползаю к краю кровати. Тихонько опускаю на пол ступни и на цыпочках крадусь к двери. Рядом с ней, на вешалке, висит джинсовка блондина, и я всё также бесшумно пролезаю в карман, доставая сигареты и выходя за дверь, едва слышно её закрывая. И плевать, что Миронов дрыхнет мёртвым сном, меры предосторожности никогда не помешают.
Захожу в женский туалет, вставая напротив зеркала. Умываю холодной водой лицо, будто легче станет. А уже после встречаю появляющуюся тут Наташу, закрывающую за собой дверь на щеколду.
— Так, — она явно добра не ждёт, поэтому сразу протягивает руку и выжидающе смотрит. Благо, до меня практически сразу доходит, что она сигарету выпрашивает. И спустя уже полминуты мы обе дым в приоткрытое маленькое окошко выпускаем.
— В общем... — три. Три затяжки, чтобы начать разговор, — даже не знаю, с чего начать.
И начинаю с того, что происходило, когда я вышла за дверь её комнаты.
Как за каким-то чёртом попёрлась к Гоше, как зашла в пустую комнату, как полезла в его ноутбук. Чёрт, я описываю всё, вплоть до мелочей. Даже своё выражение лица, которое ей нахрен не сдалось. Но главное — я повествую о том снимке, от описания которого, кстати, её волосы чуть не встают дыбом, а пальцы автоматически тянутся за ещё одной сигаретой.
— Ахуеть, — судя по её выражению лица — она мне верит. Да и оснований мне сейчас не верить, кажется, нет. Уж слишком скользкий этот Вишну тип, да и вообще непонятно, как давно Макс с ним связан, и знает ли он сам что-нибудь об этой фотографии.
— И не встать, — вторю ей, сама подкуривая вторую. И плевать, что мы сейчас напоминаем себе ныкающихся школьников, которых родители накажут, если застукают.
Максимум — нас могут наказать наши парни. Но это, кстати говоря, ещё можно пережить.
— И что ты планируешь делать? — она задаёт простой до жути вопрос, но на этот момент у меня разом отмирают все клетки мозга и я не знаю... просто, блять, не знаю, что я планирую делать и что вообще по этому поводу думать.
— Ответ я могу вытрясти только из него... — да-да, из того, который давеча меня из своей комнаты утробным голосом прогнал.
— А что Глеб? — а Глеб что? Пойдёт делать из него грушу для битья, пока ответ не выбьет. Это же, блять, Глеб. — Ты уже сказала ему?
— С ума сошла? — делаю сильную затяжку и слегка закашливаюсь. Скорее, от её непосредственности, нежели от дыма.
— Знаешь... — тушит сигарету об старую, давно не работающую батарею и едва сдерживает зевоту, — на светлую голову и правда легче думается. Это, конечно, пиздец, но сейчас мы вряд ли что сделать сможем.
Это, кстати, логично, и с этим я не могу не согласиться.
Поэтому киваю, проделываю с сигаретой то же самое и кидаю окурок в унитаз.
После же желаю Наташе спокойной ночи и молча бреду к себе.
Также тихо открываю дверь, также беззвучно заползаю на кровать, и возвращаю руку Сименса на свою талию в такое же положение. Пожалуй, на этот момент главное, что он рядом. С остальным, как и было сказано, мы разберёмся.
Просыпаюсь отчего-то ни свет ни заря, и чувствую себя, на удивление, довольно выспавшейся. И это при учёте того, что чёрт знает во сколько вчера уснула.
Сименс ещё спит мёртвым сном, а мне вдруг приспичивает выгулять своё тело, которое я наспех закутываю в халат. И в этом же халате зачем-то бреду до Наташи.
Ах да...
Утренний кофе, не иначе.
Депо, насколько знаю, уже должен пропадать в качалке, или же просто на пробежке по парку. А Нэт, как ранняя пташка, наверняка уже не в кровати.
Стучусь, приличия ради, открывая её дверь. Затем наблюдаю у окна её фигуру, говорящую по телефону. А после понимаю, что ни один сорт крепкого кофе не разбудит так, как меня сейчас отрезвляет её взгляд.
Делаю шаг вперёд и закрываю за собой дверь.
В чём дело, Наташа?
— Мам... она здесь, — выдыхаю даже слегка, понимая, что она говорит с матерью. Вот только какого чёрта на ней это лицо?
Девчонка стоит так ещё секунд десять, а потом просто протягивает мне трубку. Даже с места не сходит. Да и мне эти пару шагов с трудом даются, покуда выражение её мордашки просто прибивает, блять, к полу.
Но я беру, беру себя в руки и подхожу ближе, забирая мобильный.
Подношу к уху и говорю тихое “Алло”.
— Ниночка... — голос её матери не меняется, кажется, с самого пятого класса. Всё такой же. — Наташа рассказала мне, — уже даже догадываюсь, о чём, — а я... прости, что не рассказала тебе раньше. Никак не могла подобрать тот момент, когда ты будешь готова. Надеюсь, ты меня простишь... — женщина говорит с какой-то ноткой сожаления, и, на удивление, очень торопливо. Словно боится моих расспросов, тешась надеждой высказать всё разом. — Не секрет, что твои родители жили не очень богато. Но ребёнка очень хотели, поэтому ждали тебя, как никого другого! — так... а это тут причём? — Но они и предположить не могли, что делать, когда узнали, что у них будет двойня. Господи... они такой путь прошли, чтобы принять решение, когда наступило время рожать. Я глаз её вовек не забуду, не забуду тех слёз, когда она рассказывала, как им пришлось отказаться от второй и оставить малышку в детдоме, — извините, этот рассказ точно для меня? — Но шло время, и её не покидало чувство, что Богом дано иметь двоих. Вот только девочку забрали из приюта практически сразу же, и они никак не могли найти приёмных родителей. Те как в лету канули, ну или забашляли, чтобы оборвать связи. — Можно мне воды? — И спустя какое-то время она забеременела второй. Отец твой раскрутился немного, деньги появились. Только вот ребёнок задохнулся при родах, и психике пришёл конец. — Канистру, пожалуйста. — Тогда они и удочерили Линару, а тебе ничего не говорили. Мала ты была слишком для такого, да и повода особого не было тебя травмировать. Но твоя мать пережила тяжёлую послеродовую депрессию, начала пить... А отец, как ты знаешь — гулять. Боже... прости. Прости меня, Ниночка, я так чувствую себя перед тобой виноватой...
Я только и стою, успевая сглатывать и переваривать сказанное. Где-то между слов вставляю короткое “Ничего”, а сама уже практически не слушаю. Потому что в голове заседают только одни слова, выбивающие почву из-под ног ко всем хуям...
— Но они и предположить не могли, что делать, когда узнали, что у них будет двойня.
Я не могу более держать телефон у уха, рука не слушается. Слабнет и болтается теперь вдоль туловища, как сарделька. А глаза становятся похожими на стекло. Острое, режущее, заставляющее щуриться от потока вываленной на меня информации. Даже Наташа становится расплывчатым пятном, покуда кроме голоса её матери в голове я больше ничего и не слышу. И не вижу.