Оксана смотрит так, словно жаждет лишь удовлетворения собственных потребностей. Развратный взгляд и ноль эмоций, будто кукла подбитая, для которой значимость поцелуя обесценена. И не важно, по каким причинам он её губ не касается. Девушка просто жаждет близости, жаждет его рядом настолько, что настойчивые руки скоро совсем вожмут.
А где-то там, чуть глубже — боязнь. Боязнь и страх одиночества, борьба с которым уже за милость. Ведь после пламенных ночей она всегда сбегала, оставаясь один на один со своим “Я”. Никогда не проводила рассвет в чьих-либо объятиях, просто радуясь, что наступил новый день. Только похоть, только скрытое желание быть чуточку больше, чем объектом наваждения, коим она сейчас и является. А после наверняка сбежит, как всегда это делала. Вот только он об этом ничего не знает.
Для неё есть только здесь и сейчас. И за этот момент она держится зубами, чтобы снова чувствовать себя живой.
А утром... Утром она просто отвергнет все сбитые мысли, что сплетутся меж собой в крепкий узел. Просто убедит себя, что мальчишке нужно было спустить собак на волю хотя бы этой ночью. А завтра снова всё будет по-прежнему.
— Нина... — Гоша открывает дверь и появляется рядом, отрывая меня от мыслей. От ненужных мыслей, над которыми всё никак не удаётся взять контроль. — Замёрзнешь.
Вышел он без пледа, без накидки, просто с предупреждением. А это значит, что его желание простое: вернуть меня в комнату.
Но не об этом болит моя голова. Далеко не об этом.
Сердце по необъяснимым причинам просто из груди вырывается, и я не могу найти этому логическое обоснование.
Что-то не так. Что-то явно не так...
И это что-то заставляет меня шумно выдохнуть и проскользнуть сквозь Вишну. Оставить бокал на столе и прошмыгнуть к двери, где на выходе меня поймает опешивший хозяин комнаты, хватая за руку.
— Куда ты? — взгляд Богданова тревожен, и мне это только масла в огонь подливает, заставляя выдернуть руку из его хватки. — Нина! — не выходит, держит крепче, в то время как я рвусь куда-то дальше.
— Мне нужно выйти... — говорю в обратную от него сторону, не прекращая попыток.
А он как чувствует, в какую дверь я сейчас рвусь. И не понимает даже, что своими действиями рождает во мне ещё большее желание пойти вниз. К нему...
— Зачем? — повышает голос, как будто достучаться пытается, пока я пру, как баран. — Не нужно, слышишь? — Почему? Почему не нужно? Что вообще происходит?? — Не выйдет у вас разговора! — теперь он прикрикивает уже более строго, и я чувствую себя, как непослушная пятнадцатилетняя дочь, которая от отца убежать пытается. — Да послушай ты меня! — мои отважные попытки ему быстро надоедают и он практически сгребает меня в охапку, шагая обратно за порог. Недалеко мне уйти удалось. — Он пьян, слышишь! — слышу, потому что кричит. А ещё закрывает дверь и оставляет меня к ней прижатой, всё ещё держа за плечи. — Ты своей импульсивностью не добьёшься сейчас ничего! Дай ему протрезветь! Иначе, если он тебя тронет... — последнее слово он уже говорит не так громко. Наверное, даже, предупреждающе, что я непроизвольно затихаю, — то я оторву ему голову.
Его глаза я вижу такими впервые. Впервые вижу эту вздутую вену, которая начинается от брови и проходит через весь его лоб. А ещё я впервые вижу в нём угрозу, но отнюдь не для себя... И это даёт понять, что этот парень таит в себе больше, нежели даёт видеть остальным.
Всё это спокойствие — прикрытие. Настоящие демоны там, внутри. Очень и очень глубоко, и нужно ещё постараться копнуть, чтобы увидеть хотя бы часть.
— Иди спать, — он давит на предплечье уже не с такой силой, будучи уверенным, что сейчас мне уходить не захочется. И оказывается прав. — Завтра на свежую голову размышлять будешь. — Сейчас он опускает руки и заставляет меня повести бровью. Неужели и правда уверен, что не уйду?
Да. Уверен.
Потому что без раздумий закрывает дверь изнутри и кладёт ключ в карман.
Просто супер.
За что боролись, на то и напоролись...
Вот только конфликты мне сейчас не нужны. Особенно не с ним. И я действительно нахожу в себе силы переварить его слова и согласиться, что спор на эмоциях с пьяным Мироновым сейчас бы только усугубил ситуацию. Вот и стреляю глазами на недопитый бокал вина, к которому и держу путь.
А сон... Сон подождёт.
На удивление спалось довольно крепко. Даже голова не болела, учитывая то, что на одном бокале остановиться не удалось.
Спешить почему-то отнюдь не хотелось. Я провела в ванной дольше обычного, валяясь в пене и намывая с особой любовью каждый участок тела. Вымыла голову Гошиным шампунем, обеспечивая своим волосам стойкий ментоловый аромат, который наверняка даже до коридора доходил. Затем неспешно за стол уселась и навела лёгкий марафет, исходя из содержимого своей косметички.
Феном он, полагаю, не пользуется, поэтому пришлось выходить в люди с влажной, кудрявой головой. Потому что утюжка у него нет уж точно.
И собралась я далеко не туда, куда так рвалась той ночью. Путь свой я хотела в универ держать, потому что первая сессия на носу, а я зачётку в глаза не видела. И, видимо, не увижу ещё ближайшее время, потому что взволнованное лицо брата не заставляет себя ждать.
— Привет, — привет? Чего? — Наташу не видела?
Блять...
Именно в этот момент ко мне пришло стойкое осознание того, что я до сих пор без мобильного. Что не могу сейчас даже апеллировать тем, что наберу ей и выясню. Чёрт... я ещё и настолько в собственных проблемах завязла, что за всем этим не удосужилась даже к Наташе пойти. Ведь у них, как мне заметить удалось, с братом не всё сейчас хорошо. Боже, даже тот факт, что эта отбитая путала меня с близнецом не даёт мне права забивать на её проблемы, особенно в такой период.
— Н-нет, — наконец отвечаю ему, давая абсолютно бесполезную информацию. — Я заметила, что у вас конфликт, — а вот это уже не столь бесполезно, — это же Нэт. Она вернётся, — кладу ладонь ему на плечо и стараюсь придумать, чем бы отвлечь. И нахожу, — не сходишь со мной за новым телефоном? А то я совсем без связи...
У него нет права отказать. А у меня не хватает смекалки понять: его тяжкий вздох был как последствием отягощения моей просьбы, или это он на Наташу сейчас дуется?
— Пошли, — и я не могу сдержать нахальной улыбки, потому что понимаю: я только что сэкономила собственные средства на новый мобильник.
Блондин успевает только открыть глаза, даже не до конца просыпается. Потирает пальцами веки и сощурившись наблюдает за мельтешащим перед ним размытым пятном. И как только сон окончательно уходит, картинка проявляется: из комнаты в кухню шныряет Оксана, пакуя вещи. Ну... те самые, немногочисленные, раздувая из этой процедуры чуть ли не целый переезд.
— Что ты делаешь? — он даже привстаёт и щурится от солнца снова, чуть вставая с кровати, дабы до окна дотянуться и нервно штору задёрнуть.
— А что по-твоему? — её ответ — как само собой разумеющееся. Непонятное разумеющееся. Молчание и немой вопрос, нарисованный на вытянутом заспанном лице вынуждают пояснить, — мне надоело ютиться на этом кухонном диванчике, я же тебе не зверюшка домашняя, — Окс даже руками вскидывает, обижаясь, что всю эту информацию приходится разжёвывать и в рот ему класть.
— И куда ты пойдёшь?
— Недалеко, не волнуйся, — от этого “недалеко” ему и стоит, к слову, волноваться. — На этаже выше девчонка съехала, отчислилась. Займу её место, — она задорно пожимает плечиками и даже игриво улыбается, как будто это не она вчера стонала в его ладонь, раздвигая ноги шире и истекая вагинальным соком.
— И как ты это, интересно, сделаешь? — Миронов наконец вылезает из-под одеяла и совсем забывает про тот факт, что на нём нет даже трусов.
— Ну... — и взгляд блондинки упирается прямо в его достоинство, которое он даже прикрыть не удосуживается, — отсосу у управляющего? — на её лице снова нелепая улыбка, в руках — маленький чемоданчик, а в ногах — бешеная скорость, с которой она вылетает из комнаты, кидая короткое “Увидимся”, прежде чем Сименс успевает издать звук.