— Советов моих ты и в малых делах не приемлешь, зачем попусту время тратить? Его у тебя и так не хватает. Да и какой я советчик, если у тебя ко мне веры нет.
— Потому и нет, что ты делу моему не радеешь, наперекор ему все творишь. Сколь я не противился, а ты кого в жены взял? Олену, Шереметьева дочь. А он, Шереметьев, не первый ли супротивник мой! Ты тогда меня послушался? И коль будет она, не дай бог, царицей, она державу нашу за золотые сережки продаст.
— У тебя, государь, что ни князь, то супротивник, что ни боярин, то изменник. Не на дворовой же девке мне жениться было!
— Вот как ты заговорил! Нет, не был ты моим единомышленником и не будешь! Иди, штн свои дохлебывай. Разохотилось мне с тобой говорить, раздумалось. Иди, иди.
Царевич пожал плечами, пошел к выходу.
— Подожди. Утром на боярском совете быть непременно. И оденься по чину. А то прибежишь, как и сей раз, в рубахе, штями обляпанной...
...Сидение с первосоветниками думы началось с раннего утра. В четыре часа ночи вся слобода встала на моленье, в шесть утра защитник Пскова Иван Шуйский, глава думы Мстиславский, дядя царевича Федора Никита Юрьев, князья Богдан Вельский и Александр Нагой, оба Годуновы пришли к государю в Крестовую палату. Туда же еще раньше привели царевичей: Ивана и Федора. Ранее царь любил заставлять первосоветников ждать, но ныне появился в палате вслед за всеми. В кресло, поставленное на возвышение, не взошел, а присел на лавку около изразцовой печки. Без обычной в таких случаях торжественности сказал:
— Князь Шуйский Иван сын Петров, начинай, рассказывай. Говори подробно, ибо давно мы вестей из-под Пскова не имели.
Князь и боярин воевода Шуйский поднялся, распахнул кафтан (в палате было жарко натоплено) и начал говорить спокойно, размеренно. Он знал себе цену — царь счи тал его лучшим воеводой, недаром же поручил ему зати1у Пскова.
— Осенью минулого года, вы о сем знаете, ляхи отняли у нас Великие Луки, град Торопец и пришли под Псков У Речи Посполитой было в войсках сорок восемь тыщ ратников, осадные пушки. У нас же было—тыща конных детей боярских, две с половиной тыщи псковских и нарвских стрелков, полтыши донских казаков атамана Мишки Чер-кашенина. Местные псковские воеводы имели у себя три тыщи дворян. Ежели счесть и заверстанных холопов — у нас обретется всего восемь тыщ рати. Супротив сорока восьми тыщ ляхов. Первый приступ круля Батория длился, почитай, полсуток, но мы отбили его с честью, а Свинуз-скую башню, коюю успели занять ляхи, мы взорвали вместе с неприятелем. Ныне же мы затворили стены города накрепко и сели в осаду. Многие наскоки ляхов покамест разбиваются о стены Пскова без видимой для них пользы Но не так крепки стены, как твердость псковичей, решивших умереть в городе, но не отдать его врагу. У нас вместе с воинами сражаются и жонки псковские, и дети-подростки. Никто не щадит ни сил, ни жизни, все терпеливо переносят голод. Одначе долго последнему врагу нашему мы противиться не сможем. Задушить нас может только этот неприятель — голод. Вам судить, государь и бояре, как нам быть далее.
— А круль Баторий глад терпит ли? — спросил Борис Годунов.
— Войска его одеты по-летнему, жолнеры короля гра бят окружные села, жрать им тоже нечего. При первых же заморозках рати ляхов начнут таять.
— Стало быть, зиму вы просидеть можете?
— Государь укажет — просидим. Но лучше бы поднатужиться и снять осаду совсем.
* — Мне сие указать легко. Но у Батория в союзе ко роль шведский Юхан. Ведомо нам, что он готовит войска на Новгород, а его воевода Делагарди, вы это тоже знаете взял Нарву, Ивангород, Копорье и Ям. Если падет Новгород, то и Пскову не устоять. Тогда дорога на Москву будет открытой. А за нашей спйной три татарских орды стоят. Вот о чем подумайте, бояры.
— Надо, государь, со Стефаном Баторием мир чи-нить, — сказал боярин Никита Юрьев. — Изнемогли мы ог войн постоянных, сил мало. А е Юханом одним как-нибудь, даст бог, справимся.
— Баторий всю Ливонию к себе спросит, — заметил князь Вельский.
— Да еще в придачу четыреста тысяч злотых, — добавил Годунов. — Где их взять?
— Как же быть? — спросил царь, оглядев бояр, потом остановил взгляд на царевиче Иване.
— Злотых нам, конечно, жаль,— Иван Иваныч заговорил, глядя в пол. — А владетелей ливонских можно отдать на съедение врагу. Их нам не жалко...
— Ты, царевич, не ехидничай, ты дело говори. Как мыслишь быть нам?
— Если мы пропадем, то казна царева пропадет тоже. Надо ее пустить в дело, укрепить наши рати и послать их па Оршу и Могилев. Если силой крепость возьмем, Баторий сразу хвост прижмет и длани с горла Пскова снимет, руки князя Шуйского развяжет. Вот тогда и по Юхану ударить можно.