— Значит, войне конца не будет? — спросил Александр Нагой. — Тогда истощимся напрочь.
Начался большой спор, дума разделилась на две поло-вины. Одни говорили про передышку, про замиренье, дру* гие твердили — воевать! Царь спор этот будто не слышал. Он сидел, опустив голову, и думал. Потом поднял руку, заговорил:
— Не в том смысл нашего совета состоит — воевать или не воевать. Полного мира недруги наши нам не дадут. Я мыслю так, бояре: у Батория надо вырвать мир, а все силы бросить на Юхана. Нарвское плаванье нам выпускать из рук нельзя ни в коем разе. Без моря мы пропадем, это уж истинно.
Дума, еще поспорив мало, постановила: «А помириться бы со Стефаном королем, а короля свейского не замири-вать».
Потом спор разгорелся снова, и, вроде бы, из-за маловажного. Как писать в мирной грамоте титлы короля и паря. Стефан всегда требовал полного титла: «Король великой Польши, князь Ливонский, князь и государь Литвы, ясновельможный гетман Украины, князь Семиградский, Гданьский, государь Вифляндский, курфюрст, его величество Стефан Баторий». Если сей титл принять, то многое из царского титла придется выбросить, ибо в нем также указано княжение Ливонское, Литовское и Украинское. Ну, Гданьск, Семиградье, пес с ними, но исконные названия за что же ляху отдавать? Спорили долго, особенно горячился по сему поводу царевич Иван. Он в скором времена надеялся царствовать, а тут, мыслимо ли дело, полтитла у него отхватывают. Этому старому дураку хорошо, про воевал полгосударства, поставит подпись под грамотой и умрет. А ты ходи с усеченным титлом.
Спор этот, как и все прочие, прервал царь. Он сказал:
— Хватит языки проминать, бояре. Извечного государя, как его ни напиши, во всех землях ведают. Согласен, пишите меня без титлов, токмо «государь Вифлянский» Ба-торию писать не будем. Нарва нам самим нужна.
— Как быть, государь? — спросил Вельский. — Баторий послов наших не примет, пленит всех. Кто содейство замирению делать будет?
— Недавно был у меня монашек один от римского папы Григория, — ответил царь. — И просил тот монах стать нам рядом с Римом супротив турецкого солтана, Я ему такое согласье дал. Все равно мы с татарами да турками до конца дней русских так и так воевать не перестанем. И за это, я мыслю, папа нас со Стефаном помирит.
— А не стыдно нам будет?!—воскликнул царевич Иван. — Папа — первый враг нашей веры, не он ли все эти годы толкал Батория на наши рати? А мы будем челом ему бить, его посла обхаживать. Весь мир знает, что сия римская ехидна сказала. Мол, кнут польского короля — единственное средство, дабы вколотить в россиян святую католическую веру. А мы за это будем в рот е?^у заглядывать?!
— Ты, Ваня, не кипятись, — не поворачивая головы к Ивану, заметил царь. — Не тебе — мне покамест в рот папе придется заглядывать. Я и загляну. Ибо тот сильным государем чтется, который гордыню свою пересилить может. А твоя гордыня тебя задавила.
Царевич резко поднялся со скамьи, оглядел бояр, зашагал к двери.
— Ты куда?
— Слаб я с такими великими мужами разговаривать немощен.
— Вернись сейчас же! Я тебе велю!
Но Иван Иванович не остановился, как будто этого грозного окрика не слышал.
Бояре сокрушенно качали головами.
II!
Царевич Федор на боярском совете сидел как на иголках. Он ненавидел спорящих бояр, которые затягивали время, злился на брата, который дерзил отцу и тоже зря тратил часы. А в медвежьем загоне сидел свирепый зверь, которого изловила на охоте свита царевича Ивана, сейчас бы самая пора начать медвежью забаву — любимое, второе после благовеста, занятие Федора. Еле дождавшись конца думы, он радостно возвестил о начале забавы и пригласил бояр потешиться медведем, глядя при этом на отца вопросительно. Царь кивнул головой в знак согласим
Когда бояре вышли, Годунов сказал:
— Ты бы, государь, велел царевичу делами заниматься. Переложи часть ноши на него. И тебе будет легче, и ему польза.
— Что он может? Ест, спит, по саду ходит, птичек божьих слушает, в колокола трезвонит. Теперь вот потеха. Нет, государя из него не будет. А жаль.
— А кто его государственным делам учит, — сказал партий Годунов. — Балуешь ты его, Иван Васильевич, ой, балуешь. Ему двадцать четвертый год пошел, ты в эго время Казань покорил, сколько дел великих сделал, а он все одно что дитя малое. Пусть не наследник ои, но царский сын. Ему ли по колокольням лазить? Впрягай в дела его, государь.
— Придумай что-нибудь для него, Митрей. Только умом и духом он слаб, ведь не умеет ничего.