Все ждали, что в крестном ходе выйдет царь, но в створе ворот появился Годунов. Он вел в поводу крупную мышасто-желтого цвета ослицу, на которой восседал патриарх Иов.
Задрав вверх козлиную седую бородку, святейший блаженно щурился от яркого солнца, бившего ему в глаза. Когда Годунов ввел ослицу на мост, толпа словно по единому знаку рухнула на колени, ослица пряданула своими огромными ушами, испуганно остановилась. Борис потянул за повод, но животное не тронулось с места. Патриарх заерзал в седле, ударил ослицу пятками в бока, но она ни с места. Годунов с силой рванул повод, ослица вытянула шею, уперлась передними ногами и дальше не шла, В толпе раздались смешки, торжественное шествие могло закончиться позором. Кто-то из монахов подскочил было к ослице сзади и хотел ударить ее посохом по спине, но Борис поднял руку — бить священное животное было бы уже кощунством. Самое страшное было то, что сзади, из Кремля, напирали не подозревавшие об остановке участники хода и своим напором грозили столкнуть патриарха с моста. Упрямая ослица, несмотря на все старания Бориса и Иова, далее идти не хотела.
И тут только один Ешка догадался, что делать. Он в своих скитаниях бывал в местах, где водятся ослы, и знал, что животные эти упрямы от страха. Чтобы стр’онуть с места испугавшегося осла, нужно поднять его длинное ухо и крикнуть, отвлечь животину от испуга, и осел в ту же минуту пойдет дальше.
Ешка смело и решительно подошел к ослице, поднял ухо и сказал:
— Ты же святейшего патриарха везешь! Иди!
Ослица тряхнула головой и пошла за Годуновым. Патриарх узнал Ешку, перекрестил перстами и, улыбнувшись, кивнул головой. Процессия тронулась, чтобы прошествовать вокруг Кремля.
Вечером через посыльного монаха Ешка был позван к патриарху.
О происшествии на Фроловском мосту говорила вся Москва. Противники Годунова обвиняли Бориса, что он взялся не за свое дело и забыл внушить священному животному, которое все понимает, кого оно везет. Слава богу, умный человек нашелся, говорят, священник, приехавший с Волги, под шубой у него была видна ряса. Когда об этом рассказали царю, он непременно захотел увидеть этого священника и приказал разыскать его и привести на пир, который устраивался по поводу утверждения патриаршества в Москве. Большой праздник устраивался в воскресенье, а ныне у государя не то, чтобы пир, а так — почти семейный ужин.
Ешка подкатил в своем возке к Фроловским воротам, там- его уже ждали. Монах вскочил на облучок козел и повел возок через кремлевскую площадь прямо ко дворцу Бориса Годунова.
В Столовой палате дворца сидели хозяин дома Борис Федорович, патриарх Иов, архиепископы Варлаам и Александр. Ждали царя и царицу, но все четверо не утерпели и, видно, восприняли не по одной чарке хмельного. Иов, увидев входящего Ешку, воскликнул:
— Велий муж Иоахим, мудрый служитель бога, здрав будь!
Ешка, сложив ладони лодочкой, смиренно склонившись, 10* 291 подошел к патриарху под благословение. Иов окрестил перстами Ешку, указал место за столом.
— Давно ли на Москве, отче? — спросил Годунов.— Святейший рассказывал о тебе много лепного.
— Неушто помнят меня, мошку малозаметную?
— Мне бог велел всех служителей его помнить, — тряхнув бородкой, сказал Иов. — А про тебя государыня-матушка не раз говаривала. Ты, бают, не только крестом, но и мечом новеград царев на Кокшаге защищал.
— Было, святейший, было, — Ешка глянул на ковш с медовухой, сглотнул слюну. Годунов заметил это, пододвинул гостю ковш. Ешка, перекрестившись, выпил.
— Как там крепостишка? — спросил Годунов.
— Почитай, построена, боярин. А вот храм...
— Чую, денег просить приехал? Патриарху челом бей.
— Об этом мы особо поговорим, — патриарх глянул на Годунова. — И тебе бы, Борис Федорович, на божье дело не мешало раскошелиться.
— Царская казна не в_моих руках.
— Да не из царской, из своей. Вспомни жизнь Христову. Бедная вдова в некоем городе внесла- свою лепту в дело новой веры, а ты, чай, не вдова, не нехристь какой-нибудь. Не жмись.
— Ладно. Я богомазов в твой храм, отче, пошлю. А на стены из патриаршей казны наскребут. Патриарх щедр.