— Богу и царю служим.
— В каком сане ходишь? Ряса у тебя вроде монашеская, а грива поповская...
— Сам забыл, кто я. В молодости ходил по диким лесным землям, инородцев к христовой вере приобщал. Был у черемис, у татар. Государю нашему Казань покорять помогал с крестом и саблей в руке. Во Свияжске настоятелем храма был, во Пскове игуменом монастыря обретался, в пустынях лесных отшельничал, * потом сызнова воевал...
— Душа у него беспокойная, да и выпить, грешным
делом, любит.
— Молчи уж, старая. Скажи лучше — любил. Теперь под старость лет хотим в иноческую жизнь проситься, да не берут.
— Ох-ох-хо! Кому старики нужны, — Палага перекрестилась. — В монастырях ныне молодых, работящих полным-полно. Если у Богородицы не примут, не знаем уж, куда и податься. Бедность везде, как и у вас.
Утром вышли на дорогу к монастырю. В одном месте, где дорога проходила мимо болотца, в низине увидели возок, увязший в грязи по самые ступицы колес. Тщедушный монашек в синем кафтане пытался вытолкнуть возок на сухое место, но яма была глубока, а лошаденка худа. Ешка сказал: «Бог в помощь», обошел телегу кругом, увидел большой кожаный кошель:
— Груз пока надо сбросить.
— Не можно! — стрелец махнул бердышом. — Там царское селебро! Пять пудов.
— Никуда оно не денется. Инако возок не вытянуть,— и, не ожидая согласия стрельца, Ешка взял кошель за гор ло, бросил на обочину. Потом оперся плечом в задок возка, стрелец, монашек и Палага подсобили, и лошаденка, поднатужившись, выдернула телегу на бугор.
— Пошто такое богатое приношение? — спросил Ешка монаха, шагая за возком.
— На помин души убиенных. Слышал, чай, царевич умер. Государь в казнях своих раскаялся, простил всех виноватых.
До монастырских ворот стрелец и монашек рассказывали Ешке о переменах, которые произошли в Москве.
Как и предполагала Палага, в монастырь их не только не приняли, но и не впустили за ворота. Около стен толпилось множество желающих попасть в обитель, но ворота не открывались.
— Что делать будем, старая? Куда стопы свои направим?
— В Москву идти надобно, батюшка.
— Кто нас ждет там?
— К государю Ивану Васильевичу перед светлый лик Ты всю жизнь ему служил, под Казанию единую чашу крови пили вы, неужели не поможет. Если лютость его прошла, может, вспомнит и нас сирых.
И снова отправились странники в дальнюю дорогу.
а»
Данила Сабуров, боярин и воевода, любил деньги (кто их не любит?), вино, гнедых лошадей и красивых баб. А не любил воевода родовитых людей, сидение на одном месте, топленое масло, а также лодки, паромы и всякую передвижку по воде. Потому как цыганка еще в молодости нагадала ему, что женится он на дочери кабатчика, а смерть найдет в речной пучине. Назло цыганке воевода женился на самой богатой девке Москвы и на самой, как говорили, сварливой. Прожив с нею три года, Данила совершенно неожиданно узнал, что его тесть разбогател на кабаках, когда жил в Ярославле. Исходя из этого, следовало— тонуть ему в воде. А как избежать водных путей? Паромы, лодки, их люби-не-люби, а пользуйся. Вот нынешний случай взять: из Казани до Свияжска ни на чем другом, как на лодке или на плоту, не добраться. И пришлось Сабурову с-конями, стрельцами и слугами садиться на потарлоту и дрожать на этом большом весельном пароме.
В-се, слава богу, обошлось благополучно, если не считать, что его любимый гнедой жеребец потерял подкову.
Она застряла меж досок парома, оторвалась. Вроде бы пустячный случай, но он, как мы увидим далее, имел большие последствия. Дело в том, что боярин Борис Федорович Годунов, родственник и покровитель Сабуровых, от имени царя послал указ совершить очередную проверку приволжских крепостей. Уж так повелось: воеводы городов нещадно грабили инородцев, присваивали казенные деньги и не столько служили охране границ государевых, сколько старались о своем «кормлении». Не зря тот же Годунов изрек однажды, что если бы не воеводы да городничие понизовых городов, то, может быть, у инородцев никаких бунтов бы не было. Посему указывалось: воевод прощупывать и менять если не каждый год, то через год. Для этого приезжали дьяки из Москвы, но чаще поручали это казанским воеводам, поскольку в этой самой большой на Волге крепости воевод было двое: один — большой, другой — осадный. Ныне в больших воеводах сидит Богдан Сабуров, а Данила—в осадных. И велено ему, Даниле Сабурову, идти в Москву, а по пути проведать свияжского и кокшайско-го воевод и посмотреть, как строится кузьмодемьянская крепость. На Свияге сидит князь Петр Буйносов-Ростовский, а на Кокшаге — его братец Василий. Буйносовы — давние недруги Годуновых и Сабуровых, а посему боярин Данила имеет намеренье прощупать князей тщательно. Ибо Годунов в отдельной грамоте намекнул, что в делах грядущих эти два братца могут зело помешать, и поэтому неплохо было бы их не просто столкнуть с воеводского сиденья, но и подвести под гнев государев накрепко.