Весна в том году приходить в Москву не торопилась. Уже март на дворе, а от мороза трещат зауголки домов, сыплют березы инеем, а предрассветьем часы долги, словно зиме не конец, а начало. Выйдешь на улицу и не поймешь — не то город спит, не то дремлет. Скрипят колодезные журавли, это молодушки чуть свет берут воду. Бухают деревянными ведрами в оледенелые срубы колодцев, гремят коромыслами. Потом, покачивая бедрами, несут воду по узким, только что протоптанным в снегу тропинкам ко дворам. Встречь им идут ранние пташки — молодые ямщики. Они, заигрывая, хлопают молодушек рукавицами по заднему месту. Молодайки повизгивают, незлобно отругиваются.
Боярин Богдан Вельский, один, без свиты, тайно пробирается по улицам в хоромы Бориса Годунова. Сторож дворовых ворот на стук открыл смотровое окошко, узнал боярина, впустил.
— Борис Федорович спит?
— Встамши. Видел — по двору ходил.
— Кто спросит — я у вас не был.
— Да уж понимаю.
— Лекарь аглицкой не приходил?
— С полночи тут. Супругу-боярыню лечит.
— На вот тебе, — Богдан сунул в протянутую руку сторожа гривенник.
— Благодарствую, боярин. Не сумлевайся.
В опочивальне боярыни натоплено жарко. Больная после трудной и мучительной ночи уснула. Около нее переговариваются шепотком боярин Борис Федорович Годунов и английский лекарь Иоган Эйлоф. В Москву Эйлоф приехал давно с единственной надеждой—разбогатеть. Отменно говорит по-русски, в желании своем преуспел — в Москве у него домишко, как у боярина, и золотишка, однако, тоже немало. Лечит Эйлоф не только царя и его семейство, но и знатных бояр, князей и дьяков. В дверях показался слуга и мотнул головой. Лекарь и боярин поднялись и на носках осторожно вышли из опочивальни. В горнице их ждал Богдан Вельский. Здесь чуть прохладнее, полумрак. Ставни на окнах закрыты наглухо, посреди горницы на столе мерцает единственная тонкая восковая свечка- Борис отослал слуг, закрыл дверь, набросил крючок.
— Хорошо ли дошел, Богдаша? — спросил Годунов, присаживаясь к столу. — Пошто задержался?
— Снегопад был, боярин. Улицы занесло. Тропки заново протаптывать пришлось. Взопрел, яко мерин.
— Доглядчики не прицеплялись?
— Я без слуг, незаметно. Будто простой ^ямщик. Даже армяк надел. А ты во дворец скоро ли?
— Да вот, — Борис кивнул на дверь, — пока боярыня не оздоровеет. Неделю около нее сижу. Как там, во дворце? Государь-батюшко здоров?
— Какой там сдороф, — вместо Богдана ответил лекарь. — Сперфа ноги отекал, теперь прюхо, крудь... Рас-дулся, как пусырь.
— Назавтра баню заказал, — добавил Вельский.,.
— Паню, паню! Ему покой натопен, легкая жизнь. А
он фино пьет, как воду, про пап думает. Фечером пражни-чает, утром кричит: «Кте Ифашка Эйлоф! Кте этот сукин сын!» После пани снова орать пудет. ^
— Нет, ты уж, Иванушко, подлечи государя, как надобно.
— Кому натопно?
— Да хоша бы мне, — Вельский глянул на Эйлофа, прищурил правый глаз.—За государево здоровье я ответствую. Лекарей, знахарей я ищу. Месяц тому приволок я из печорских лесов ведунью, велела она исподнюю рубаху государя принести. Долго она нюхала ее, шептала, а по-том и говорит: «В начале весны хозяин сей сорочки отдаст богу душу». Я, понятно, нести такую весть побоялся, но Иван Василич об этом все-таки узнал и сильно огневан был. Сказал: «Если в начале весны я заболею — всем лекарям и знахарям головы снесу, а тебе, Богдашка, первому. Дак как же мне о здоровье государя не печалиться. Ты уж его подлечи. По-особому как-нибудь. И тогда получишь от меня двести рублей золотых.
— И от меня получишь, — сказал Годунов и отвер* нулся.
— За то, что я лечу косударя, мне итет жалофанье...
— Сказано тебе — ты по-особому полечи.
— Не просто, чтоб государь жив был, но чтобы на принцессе Хастинской поженился. Всем боярам, особливо мне, это желательно. Я тебе пятьсот золотых дам.
Эйлоф долго молчал, поглядывая то на Богдана, го на Бориса. Он хорошо понимал, чего хотят бояре, но их двое. А вдруг они, поссорившись, у гроба царя выдадут его. Тогда — плохо. Но Вельский прав, Иоган и сам слышал, как царь не единожды грозился обезглавить всех лекарей. Это чертова ведунья знает, чго любому тяжко больному человеку опасно начало весны. И если царю в марте будет хуже, он запросто может послать его на казнь. А если помочь боярам... И будешь жив, и деньги! Семьсот золотых! В Лондоне за эти деньги можно купить лучшую лекарню...