Это был проверочный вопрос. Ловушка. Григорий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он не мог назвать ни одного конкретного имени — Альберти, Филарете? Их труды в Москве конца XVI века были почти неизвестны.
— Боярин, я… не помню авторов. Читал когда-то, в юности, в монастырской библиотеке. Запало в память. Имена же… имена стёрлись. Осталась суть.
Годунов смотрел на него долгим, тяжёлым взглядом. Григорий выдержал его, не отводя глаз. Ложь должна была быть наглой, чтобы в неё поверили.
— Суть, — наконец произнёс Годунов и снова повернулся к карте. — Ладно. Оставим дренажи. Подойди ближе. Смотри.
Григорий сделал несколько шагов вперёд. Он смотрел на знакомые очертания, на названия городов, многие из которых в его времени были мегаполисами, а здесь — небольшими городами, или вообще деревушками.
— Видишь Крым? — Годунов ткнул пальцем в южную часть карты. — Оттуда, как саранча, каждый год набеги. Угоняют в полон тысячи. Видишь Швецию? — Палец переместился на северо-запад. — Сидят, как тать у дороги, к Балтийскому морю не пускают. Польша… — Палец пошёл на запад. — Интригует, бояр наших смущает, на Литву глаз положила. А здесь… — его рука описала широкий круг над всей восточной частью карты, — Сибирь. Неизведанные земли до самого океана. Богатства немереные. И всё это… — он обвёл всю карту ладонью, — надо удержать. Защитить. Приумножить. Голубями и молитвами, брат Григорий, тут не обойдёшься.
Григорий молчал, понимая, что ему показывают не карту, а мир глазами Годунова. Мир сплошных угроз и возможностей.
— Я понимаю, боярин.
— Понимаешь? — Годунов резко повернулся к нему. — А я вот не понимаю тебя. Сидишь ты в своей келье, в Писании ковыряешься, царю про кротость толкуешь. А потом вдруг — раз! — и совет по фортификации даёшь. Который дельный. Где твоё место, брат Григорий? У алтаря? Или у вот этого стола?
Это был прямой, откровенный вызов. Григорий почувствовал, что наступил решающий момент. Старый он, учитель Тихонов, мог бы начать спорить, доказывать свою правоту. Новый, Григорий-выживалец, должен был действовать иначе.
— Моё место, боярин, — тихо, но внятно сказал Григорий, — там, где я могу принести пользу земле Русской. Если мои книжные знания о дренажах помогли сберечь казну и укрепить стену — я был полезен у стола. Если мои беседы с государем утешают его душу и укрепляют его веру — я полезен у алтаря. Я… не выбираю. Я служу. Как могу.
Он опустил голову, изобразив смирение, но краем глаза следил за реакцией.
Годунов молчал. Слышно было лишь потрескивание лучин в железном светильнике.
Служить, — проговорил он наконец. — Служба требует не только рвения, но и ума. И… предвидения. — Он сделал паузу. — Дренаж ты предвидел. Что ещё ты можешь предвидеть?
Лёд тронулся. Григорий почувствовал прилив адреналина. Это был его шанс. Но бросаться с глобальными пророчествами о Смуте было бы откровенной глупостью. Нужно было дать маленькую, проверяемую и полезную информацию.
— Боярин, — осторожно начал он. — Я… вижу отрывки. Как сны. Не всегда ясны. Вот… — он подошёл к карте и указал на район южнее Москвы. — Здесь, под Тулой. В недрах. Не только глина и известняк. Есть чёрный камень, который горит. Горит жарче древесного угля. Его можно добывать. Им можно отапливать кузницы, плавить металл.
Григорий говорил о подмосковном угле. Месторождения были открыты лишь при Петре, но геологически они там были.
Годунов нахмурился.
— Горит камень? Бредни.
— Я читал о таком у арабских учёных, боярин. И… видел во сне. Если послать опытных рудознатцев, они найдут. Это удешевит выплавку железа для пушек и пищалей.
Годунов скептически покачал головой, но в глазах загорелась искра делового интереса. Железо и пушки — это его язык.
— Ладно. Запишем. Что ещё?
— Весна будет поздней, боярин, — продолжил Григорий, вспоминая реальные данные о погоде тех лет. — И дождливой. Сеять яровые лучше на неделю позже обычного. Иначе семена сгниют.
Это была простая, сельскохозяйственная рекомендация. Но её последствия — урожай или неурожай — касались каждого.
Годунов смотрел на него с новым, пристальным вниманием. Он подошёл к столу, взял чистый лист бумаги и остро заточенное перо.
— Говори. Всё. Что о дренажах, что о камне горючем, что о посевах. Всё, что может касаться государева хозяйства и обороны. Говори, а я буду записывать.
И Григорий заговорил. Осторожно, обрывочно, приписывая всё «книжной премудрости» и «смутным снам». Говорил о лучших местах для постройки новых острогов в Сибири, о необходимости развития солеварен в Старой Руссе, о потенциальных проблемах с водоснабжением в только что отстроенном Смоленске.