Глава 11
Воздух в кремлёвских сенях был густым и сладковатым — пахло мёдом, воском и тлением. Невидимые сквозняки, рождённые в бесчисленных переходах между палатами, шевелили волосы Григория, навязчиво напоминая о дуновении иного мира, о сквозняке времени, что занёс его сюда. Он стоял, прижавшись спиной к шершавой, прохладной поверхности белокаменной стены, и ждал. В руках он сжимал небольшой холщёвый узелок.
Внутри лежало то, что он втайне от всего двора, включая отца Кассиана, готовил несколько недель. Не реликвия, не талисман, а скорее — лекарство. Или последняя ставка отчаявшегося игрока, не знающего, какую карту бросить на стол.
Из покоев царя Фёдора донёсся приглушённый, но непрерывный кашель — влажный, разрывающий, словно кто-то терзал изнутри гнилую ткань. Каждый такой приступ отзывался у Григория острой, почти физической болью. Он закрыл глаза, мысленно повторяя заклинание, которое стало его молитвой: «Антибиотики. Противовоспалительные. Спазмолитики. Хотя бы аспирин, чёрт возьми…»
Но вместо химических формул в голове всплывали строки из жития святого, которые Григорий читал царю Фёдору на прошлой неделе: «…и возлёг на одре своём, изнурённый гортанною болезнью, и не мог глаголати, ибо душила его хвороба…» Историческая ирония, ставшая личным кошмаром. Он знал диагноз — хронический бронхит, усугублённый слабым сердцем и, возможно, туберкулёзом. Он знал прогноз — летальный исход в ближайшие год-два. И он знал своё бессилие.
Шёпот за спиной заставил вздрогнуть.
— Брат Григорий, царица зовёт.
Перед ним стояла одна из верховых боярынь Ирины, женщина с лицом, вырезанным из жёлтого воска, и чёрными, бусинками, глазами. Григорий кивнул и, оттолкнувшись от стены, последовал за ней.
Покои царицы Ирины Годуновой поражали не богатством, а сдержанной, умной роскошью. Здесь не было кричащего золота и аляповатых самоцветов, как у иных боярынь. Свет от нескольких толстых восковых свечей мягко ложился на тёмные, полированные до зеркального блеска дубовые стены, на ковёр из дамасской шерсти, на строгие лики икон в серебряных окладах. В воздухе витал тонкий аромат ладана и сушёной мяты.
Сама Ирина сидела в прямом, высоком кресле у стола, заваленного свитками и небольшими, очевидно, аптекарскими, книгами в кожаных переплётах. Она не вышивала, как положено благочестивой жене, а изучала какую-то схему — чертёж, похожий на план сада. Рядом, на табурете, стояла серебряная чаша с тлеющими углями, куда она время от времени бросала щепотку трав.
— Подойди, брат Григорий, — голос был ровным, без приветливых нот, но и без прежней откровенной враждебности.
Григорий поклонился, соблюдая этикет, который изучил до автоматизма.
— Здравия тебе, государыня.
— Здравия, — отозвалась царица, отложив перо в сторону. Её взгляд, умный и пронзительный, очень похожий на братов, скользнул по лицу Григория, затем по узелку в руках. — Сказывают, ты опять в милости у государя. И у брата моего… терпим.
— Милость государева — как солнце, то пригревает, то за тучу уходит, — осторожно ответил Григорий. — А брат ваш, государыня, человек государственный. Он терпит тех, от кого видит пользу в делах.
— Польза… — Ирина задумчиво провела пальцем по краю чаши. — Брат мой говорил, ты советовал дьякам насчёт извести для Спасской башни. И насчёт закладки яблоневого сада у Воробьёвых гор. Странные заботы для молитвенника.
— Всякое дело, ко благу государеву и земли Русской направленное, есть дело богоугодное, — сказал Григорий, чувствуя, как звучат эти заученные фразы.
— Не лицемерь, — тихо, но чётко остановила его Ирина. — Мы не в церкви. Ты не святой, а я не глупая барыня. Ты что-то задумал. Я вижу это по глазам. Ты ходишь по моему дворцу, как по полю брани, высматривая, где подкоп вести.
Григорий сглотнул. Прямота царицы была ошеломляющей. Он решился на ответную откровенность.
— Я задумал помочь государю. Не молитвой единой. Вот… — он развязал узелок и выложил на стол перед ней несколько плотно скрученных бумажных кулёчков и маленький глиняный горшочек, запечатанный воском.
Ирина с любопытством наклонилась.
— Что сие?
— Травы, государыня. Сбор, что облегчает кашель и дыхание. Отвар из мать-и-мачехи, чабреца, корня солодки. А в горшочке — мазь на барсучьем жиру с добавлением скипидара и мёда для растирания груди. Это… это знание, дошедшее до меня из древних книг.