— Я знаю, — лицо Бориса стало серьёзным. — Я отказал. Велел оставаться в Москве и «усерднее трудиться на благо государства». Но это значит, что он будет искать новые пути для мести. Будь готов.
Вернувшись в свою канцелярию, Григорий застал неожиданного гостя. В углу, подобравшись на табурете, сидел царевич Фёдор. Мальчик с интересом разглядывал лежавшую на столе карту России, испещрённую значками амбаров и новыми дорогами, которые предлагал проложить Григорий.
— Брат Григорий! — мальчик спрыгнул с табурета. — Я принёс тебе это.
Он протянул связку вербных веточек, перевязанных лентой.
— Завтра Вербное воскресенье. Чтобы и у тебя здесь было… по-весеннему.
Григорий взял веточки. Их нежный, едва уловимый запах показался самым прекрасным ароматом за последние месяцы. Он воткнул их в глиняный кувшин с водой и поставил на стол. Живая зелень странно контрастировала с мёртвыми буквами на пергаменте.
— Спасибо, Фёдор. Ты принёс кусочек весны в мою пещеру.
— Папа говорит, ты очень важным делом занят, — серьёзно сказал мальчик. — Спасаешь Россию от злодеев. Как былинные богатыри.
Григорий сгорбился. Спасать? Он чувствовал себя не богатырём, а пауком, ткущим в темноте липкую сеть.
— Не всегда богатыри сражаются с мечом в руках, царевич. Иногда… они сражаются пером. И знанием.
— Я тоже хочу так, — глаза Фёдора горели. — Хочу знать всё, как ты. Чтобы помогать папе и народу.
В этот момент Григорий с невероятной остротой осознал пропасть между своим миром и миром этого ребёнка. Фёдор видел в нём героя. И он, Григорий, должен был сделать всё, чтобы этот свет, эта вера не угасли. Даже если для этого придётся окончательно утопиться во тьме.
Вечером, когда царевич ушёл, пришёл Артемий с новостями. Его лицо было мрачным.
— Брат Григорий. Наш человек в Литве прислал весточку. По слухам, в Самборе, у князя Мнишека, объявился некий юноша. Студент из Кракова. Болтает, что он — чудом спасшийся царевич Дмитрий.
Григорий медленно поднял голову. Так скоро? Он думал, что у них есть год. Но история, казалось, пыталась взять реванш, выталкивая на сцену нового самозванца, как только старого нейтрализовали.
— Он ещё никто, — тихо сказал Григорий. — Пыль на ветру. Но если эту пыль подхватят…
— Что прикажете?
Григорий посмотрел на вербные веточки, принесённые Фёдором. Хрупкие, но живучие. Он снова почувствовал на своих плечах груз — не только России настоящей, но и России будущей, которую олицетворял мальчик с ясными глазами.
— Прикажу работать, — его голос прозвучал устало, но твёрдо. — Найти этого студента. Узнать о нём всё. Кто он, кто его родители, кому должен, кого любит. И подготовить материалы для контрпропаганды. Мы должны уничтожить его в зародыше, прежде чем он станет угрозой. И пока мы это делаем… продолжайте плести сеть. На Романовых, на Бельского, на всех. У нас нет права на ошибку.
Когда Артемий ушёл, Григорий остался один. Он потушил свечу и сидел в темноте, вглядываясь в бледные силуэты вербных веточек в сумерках. Они пахли весной. Чужой весной. Весной, которую он должен был отстоять ценой своего покоя, своей чистоты, своей души. Он был садовником, как сказал Борис. Но садовником, который работал не с светом и водой, а с тенью и ядом. И он будет делать это до конца. Ради того, чтобы чужая весна когда-нибудь стала для кого-то своей.
Глава 26
В подземной канцелярии Григорий сидел за простым дубовым столом, заваленным сводками, картами и шифрованными записками. Перед ним горела единственная свеча, отбрасывающая гигантские, пляшущие тени на низкий сводчатый потолок. Его новый титул — «Смотритель Государевой Тайны» — висел на нём, как вериги. Он был подобен камню, брошенному в реку времени: менял течение, но сам обрастал тиной и илом, погружаясь всё глубже в холодную темноту.
Победа над Шуйским не принесла облегчения. Лицо слепой Алёнки, которое он никогда нормально не видел, но чей образ выстроил в воображении, стояло перед ним. Он спас её от публичного скандала, но сделал вечной заложницей его молчаливого договора с князем. Это была не победа, а сделка с совестью.
Дверь скрипнула. Вошёл Степан, его правая рука, бывший подьячий Разрядного приказа, человек с лицом бухгалтера и душой разведчика.
— Брат Григорий, вести из Польши. — Степан положил на стол испещрённый знаками листок. — Самозванец, что объявился в Брацлаве, не унялся. Слух идёт, что он не погиб, а скрылся в запорожских плавнях. И говорят уже не «царевич Дмитрий», а «царь Димитрий Иванович, чудесно спасшийся». Ищет покровительства у князя Адама Вишневецкого.