Сильвестр, человек с тонкими пальцами и печальными глазами, предложил:
— Можно… явление иконы. В источнике. Народ любит такие истории.
— Слишком банально, — покачал головой Григорий. — И слишком легко проверить. Кто-нибудь да вспомнит, что этой иконы там вчера не было.
Мардарий, худой и жилистый, с бородкой клинышком, произнёс задумчиво:
— Время ныне — русальное. Травы набирают силу, воды — живут. Народ ждёт чудес у воды, у огня… Можно обратиться к старым, двоеверным поверьям, но облечь их в православные ризы.
— Говори яснее, — потребовал Степан, всегда предпочитавший конкретику.
— Колодец, — сказал Мардарий. — Или родник. Который иссяк, а по молитвам царицы-инокини… наполнится вновь. Но не простой водой. Водой, что исцеляет. — Он многозначительно посмотрел на свои склянки с сомнительными зельями.
Григорий замер. Мысль была рискованной, но гениальной. Ирина Фёдоровна, после смерти мужа принявшая постриг и жившая в Новодевичьем монастыре, была фигурой глубоко уважаемой и, что важнее, незапятнанной политическими страстями. Народ видел в ней святую страдалицу, принявшую крест вдовства и молящуюся за Россию. Её образ был идеален.
— Хорошо, — кивнул он. — Царица-инокиня Ирина. Её образ — милосердие, молитва, уход от мирской суеты. В народе её почитают. Если чудо произойдёт по её молитвам — это будет знаком благоволения небес не к династии Годуновых, а к самой России, которую она олицетворяет. Мы даём людям надежду, не связанную напрямую с троном. Находим засохший, но известный в округе источник. Лучше всего — в монастыре, но не в самом Кремле. Чудов монастырь подходит. Готовим его. Мардарий, ты обеспечиваешь «свойства» воды. Без яда, только лёгкий целебный эффект. Травы, минералы. Сильвестр, ты готовишь «обстановку» — находишь старую икону, которую можно «случайно» обнаружить рядом. Степан, тебе самое сложное — люди. Нужны трое: один «исцелённый» найди действительно больного, но такого, чья болезнь может отступить сама собой или от нашего вмешательства, один монах, который всё «увидит» и расскажет, и один скептик-боярин, которого мы заранее дискредитируем, чтобы его отрицание лишь укрепляло веру.
Он остановился и посмотрел на них.
— Это не фальшивка. Это… инсценировка Провидения. Мы даём людям то, в чём они нуждаются — надежду и знак, что Бог не оставил Россию. Начинаем. У вас две недели.
Когда они ушли, Григорий почувствовал знакомое жжение стыда. Он планировал обман. Но другой путь — кровь и хаос — был неприемлем. Это был расчёт во имя спасения.
Параллельно с подготовкой «чуда» Григорий усилил работу с царевичем Фёдором. Юноша, смышлёный и впечатлительный, был ключом к долгосрочному будущему. Вместо сухих летописей Григорий начал учить его… географии и основам экономики.
Они сидели в светлице царевича над той самой картой.
— Видишь, Фёдор Борисович, вот речной путь по Волге до Каспия. А здесь — волок к Дону. Кто контролирует эти пути, тот контролирует торговлю шёлком и пряностями с Востоком.
— Но татары… — робко заметил царевич.
— Татары — проблема военная. Но её можно решить не только мечом. Можно договорами, деньгами, переселением на эти земли верных людей. — Григорий водил пальцем по карте. — А вот здесь, на Урале… железо и медь. Основа для пушек и монет. Государство, у которого своего металла много, сильно. А которое покупает его у других — слабо.
Фёдор смотрел на карту с горящими глазами. Для него это была не скучная наука, а игра в стратегию, захватывающая и реальная.
— Брат Григорий, а тётка Ирина… она ведь могла бы стать правительницей после отца? В летописях пишут, что так бывало.
— Могла, царевич. Но она выбрала иной путь — молитвы за нас с тобой. И этот её выбор даёт ей силу, которой нет у многих властителей. Силу чистого авторитета, незапятнанного властью. Иногда отказ от короны делает человека могущественнее царя.
Однажды их занятие прервал Борис. Он стоял в дверях, наблюдая, как его сын с энтузиазмом рассказывает о выгодах торгового пути в Сибирь. Лицо государя было невыразительным.
— Оставь нас, сын, — мягко сказал он.
Когда Фёдор вышел, Борис подошёл к карте.
— Учу его держать державу, — сказал Григорий.
— Я вижу. Ты учишь Фёдора чему-то большему. Показываешь державу не как данность, а как… мастерскую. — Борис повернулся к Григорию. — Отчёт о самозванце видел?
— Видел. Вишневецкий его принял. Значит, за ним стоят серьёзные деньги. Возможно, Романовы, возможно, поляки.
— И твоё «чудо» остановит это?