— Нет. Но оно даст нам время и опору в народе. А время нужно, чтобы найти и обезвредить сам источник угрозы. Не самозванца — тех, кто за ним.
Борис долго молча смотрел на Григория.
— Я доверяю тебе, Смотритель. Но помни: если этот обман раскроют, нас с тобой растерзает та же толпа, что сегодня будет славить.
— Это не обман, государь. Это… управляемая молитва. Мы просим у Бога знака, и помогаем Ему этот знак явить.
Годунов усмехнулся — коротко и беззвучно.
— Красиво сказано. Жаль, Богу твои слова не слышны.
День был выбран идеально — накануне праздника Ивана Купалы, когда граница между миром людей и миром духов, по народным поверьям, истончалась. В Чудовом монастыре у засохшего десяток лет назад источника собралась толпа. Слух о том, что царица-инокиня Ирина приходила сюда тайно молиться о здравии народа русского и утешении всех вдовиц и сирот, разнёсся по Москве с поразительной скоростью.
Григорий стоял в толпе, закутавшись в простой кафтан, с капюшоном на голове. Его сердце билось часто. Всё было подготовлено: подземный ход к источнику, по которому ночью Мардарий со своими снадобьями проник к водоносному слою; новая, но искусно «состаренная» икона Божьей Матери «Взыскание погибших», которую Сильвестр вмуровал в грот; и ключевой свидетель — монах Варлаам, человек Степана, с искренним, одухотворённым лицом.
Наступила кульминация. Варлаам, стоя на коленях, молился так истово, что слёзы текли по его щекам. Потом он вскрикнул и указал на источник.
— Вода! Вода идёт!
Из-под камней действительно сочилась, а затем и забила тонкой струйкой вода. Но не обычная — чуть молочного оттенка, с лёгким запахом мёда и полыни. Мардарий постарался на славу.
Толпа ахнула. Кто-то бросился к воде, зачерпнул, выпил. И тут же раздался крик другого человека — того самого «исцелённого», страдавшего хронической хромотой. Он, рыдая, стал на ноги и закричал, что боль оставила его.
Эффект был мгновенным. Толпа, ещё секунду назад скептическая, взорвалась слезами, молитвами, восторженными криками. «Царица-инокиня умолила!», «Бог простил Россию!», «Чудо!». Люди плакали, целовали землю, воду, край одежды монаха Варлаама.
Григорий стоял, ощущая странную пустоту. Он достиг цели. Видел, как меняются лица людей, как уходит из них серая покорность судьбе, как зажигается надежда. Они видели знак не того, что Бог благословил Годуновых, а того, что Он ещё не оставил Россию, что есть ещё чистая молитва, способная творить чудеса. Это была мощнее любой пропаганды. Но цена… Цена была его собственной душой. Он стал режиссёром в спектакле, где актёрами были вера и отчаяние тысяч.
В этот момент взгляд упал на знакомую фигуру в толпе — ту самую женщину с Устьинской набережной, мужу которой он помог. Она стояла, прижимая к груди ребёнка, и с благоговением смотрела на источник. Потом её взгляд встретился с его. И она, узнав Григория, не стала кланяться или кричать. Просто сложила руки у груди, как перед иконой, и склонила голову в безмолвном благодарном поклоне.
В этот миг Григорий понял. Он переступил черту. Он стал частью этого мира — не наблюдателем, не учёным, а действующим лицом. Он манипулировал, обманывал, шёл на сделку с совестью. Но в глазах этой женщины он был не «Смотрителем Государевой Тайны», а добрым барином, который спас её мужа. И, возможно, для тысяч других он теперь был частью чуда, которое вернуло им веру.
Он не чувствовал себя ни победителем, ни праведником. Он чувствовал себя усталым, очень усталым человеком, который, чтобы спасти тонущий корабль, вынужден был залатать пробоину куском собственной плоти.
Возвращаясь в Кремль, Григорий услышал, как по улицам уже неслись новые слухи: «Царица-заступница!», «Молитва инокини спасёт Русь!». План работал. Но победа была горькой, как полынь в воде из «святого» источника.
В своей канцелярии он долго сидел в темноте, не зажигая свечей. Перед ним лежал новый рапорт от Степана: самозванец в Польше, пользуясь поддержкой, собирает войско. Битва только начиналась. И он уже не мог остановиться. Он был Григорием Тихоновым, Смотрителем Государевой Тайны, творцом чудес и рабом необходимости. И путь вперёд был вымощен не благими намерениями, а жёсткими, прагматичными решениями, каждое из которых отдаляло его от человека, которым он когда-то был.
Глава 28
Явление «Чуда» продолжало плодоносить, как яблоня в сказке. Слухи о заступничестве царицы Ирины и благодати, ниспосланной на род Годуновых, расползались по Руси быстрее, чем гонцы могли доставить царские указы. В монастырь потянулись паломники. Источник, названный «Ирининым ключом», не иссякал, а «исцелённых» становилось всё больше — одни искренне верили и получали облегчение от болезней силой самовнушения, другие, подкупленные Степаном, красочно описывали своё чудесное исцеление в самых людных местах.