Григорий решился на отчаянный шаг — личный доклад Борису с просьбой о чрезвычайных полномочиях и деньгах. Однако приём в царских палатах оказался для него холодным ушатом воды.
Борис сидел в кресле, укутанный в соболиную шубу, хотя в покоях было тепло. Лицо было серым, осунувшимся.
— Смотритель, — начал он, не предлагая сесть, — твои «чудеса» приносят странные плоды. Народ шепчется, что Бог отвернулся от нас из-за твоих махинаций. Бояре ропщут, что ты растрачиваешь казну на сомнительные затеи. А самозванец, вместо того чтобы исчезнуть, собирает войско. Где результат, Григорий? Где стабильность?
Григорий стоял, сжимая руки в кулаки. Внутри всё кипело.
— Государь, стабильность — это не мгновенный результат. Это процесс. Мы тушим пожар, который мог бы спалить всю страну! «Окомые» — это глаза и уши, которые не дадут вспыхнуть новым мятежам. А самозванец… — он сделал паузу, — его можно остановить только силой. Прямым ударом. Дайте мне людей и денег, я вышлю группу в Польшу…
— Нет! — резко оборвал Борис. — Я не дам им повода называть меня убийцей настоящего царевича! Ты что, не понимаешь? Любое покушение на самозванца лишь укрепит его в глазах черни! Ты должен был дискредитировать его словами, а не железом!
— Слова не работают, государь! — не выдержал Григорий. — Пока мы здесь спорим, он нанимает солдат! История… ситуация требует решительных мер!
Борис поднялся с кресла. Его глаза горели лихорадочным блеском.
— Ты слишком многого требуешь, Смотритель. Слишком много власти. Слишком много денег. И приносишь слишком мало пользы. Может, твоё знание будущего вовсе не так уж непогрешимо? Может, ты просто… неудачник из другого времени?
Эти слова ударили Григория больнее любой физической пощёчины. Он видел в глазах Бориса не благодарность союзника, а подозрительность и разочарование хозяина, чья дорогая игрушка сломалась.
— Я делаю всё, что в моих силах, чтобы спасти твой трон и твою семью, — тихо, но чётко произнёс Григорий.
— А я начинаю сомневаться, не губишь ли ты их своими действиями, — холодно парировал Борис. — Докладывай о дальнейших планах через Иова. Я занят.
Это было отстранение. Фактическое отлучение от власти. Григорий поклонился, развернулся и вышел, чувствуя на спине тяжёлый, полный недоверия взгляд царя.
Вернувшись в свою подземную канцелярию, Григорий застал там неожиданного гостя — отца Кассиана. Монах стоял посреди комнаты, его лицо было сурово.
— Брат Григорий, меня прислал Патриарх. Есть весть, что не порадует тебя.
— Что ещё? — устало спросил Григорий, сбрасывая с плеч мокрый от дождя плащ.
— Твой человек, Степан. Он сегодня утром был замечен в доме у князя Василия Шуйского. Они беседовали долго и, по словам нашего соглядатая, весьма оживлённо.
У Григория похолодело внутри. Худшие подозрения подтверждались. Степан пошёл на сговор с его злейшим врагом.
— Спасибо, отче. Я разберусь.
— Смотри, брат, — Кассиан положил руку Григорию на плечо, и в его голосе прозвучала несвойственная мягкость, — не ожесточись сердцем окончательно. Грех отчаяния — тягчайший. Помни, для чего начал свой путь.
Когда монах ушёл, Григорий не стал вызывать стражу. Он сел за стол и ждал. Он знал, что Степан придёт.
Тот появился через час. Его лицо было спокойным, решительным.
— Ты знаешь, — без предисловий сказал Григорий.
— Знаю, что ты знаешь, — так же прямо ответил Степан. — Да, я был у Шуйского.
— И что же, он предложил тебе больше золота?
— Он предложил мне Россию, — отрезал Степан. — Ту, которую мы с тобой хотели спасти. А не это уродливое детище расчёта и страха. Шуйский — интриган, да. Но он хочет власти для бояр, а не уничтожения страны. А ты… ты ведёшь её к пропасти, пытаясь избежать другой пропасти.
— Так ты переходишь на его сторону? — Григорий встал, его голос дрожал от ярости.
— Я перехожу на сторону тех, кто не превращает спасение в пытку. Я рассказал Шуйскому всё. О твоём знании. О твоих планах.
Григорий отшатнулся, как от удара. Это было уже не просто предательство, а смертный приговор. С этого момента он становился мишенью для всех.
— Стража! — крикнул он.
Из-за двери вошли двое верных ему людей, оставшихся со времён создания сети.
— Взять его. В ту самую каморку, где мы держали провокаторов.