— Ступай, сын. Распорядись насчёт тех караванов. Как учил брат Григорий.
Мальчик кивнул и быстрым шагом направился к Кремлю. Борис медленно подошёл к Григорию, и они вдвоём стали смотреть на кипящую работу.
— Ну что, учитель? — тихо спросил царь. — Доволен ходом истории? Той, что сам и пишешь.
— Я не пишу, государь. Я лишь… вношу правки. А они, как видите, начинают давать прекрасные всходы.
— Всходы… — Борис окинул взглядом поле. — Хорошее слово. Знаешь, что шепчут бояре? Что Григорий-де отвод делает, чёрной магией землю кропит.
Григорий рассмеялся.
— А вы что им отвечаете, государь?
— А я отвечаю, — Борис повернулся к нему, и в его глазах мелькнул знакомый, но на сей раз почти шутливый огонёк, — что если этот «колдун» своим садом подарит моим подданным ещё десяток лет мирной жизни, то я сам лично буду поливать его яблони мёдом.
Они помолчали, слушая энергичные крики работников, которые уже напевали песню.
— «Пятая деньга» работает, — сменил тему Борис. — Медленно, со скрипом, но работает. Шуйский скрипит зубами, но платит. Спасибо за это.
— На благо России, государь, — улыбнулся Григорий.
— На благо России, — согласился Борис. Он сделал несколько шагов по мягкой, податливой земле, словно проверяя её на прочность. — Ты знаешь, откуда я только что? С Воспитального двора. Там уже два десятка сирот — дети тех, кто помер от мора. Их кормят, поят, учат грамоте. Они смеются.
Григорий посмотрел на царя. И вдруг понял, что тот не проверяет, а делится радостью. Нечаянной, новой для него радостью от простых добрых дел.
— И бояре, наверное, говорят, что я готовлю из них себе преданных слуг? — предположил Григорий без тени раздражения.
— Хуже, — Борис осклабился. — Говорят, что ты хочешь вырастить «новую породу» людей. Без роду, без племени, преданных только России. И знаешь что? Мне начинает нравиться эта идея.
Борис внимательно посмотрел на него, и тень окончательно отступила.
— Будущего… — он произнёс это слово не как заклинание, а с лёгкостью. — Ты постоянно говоришь о нём. Как о чём-то реальном. Для меня будущее — это завтра. Послезавтра. А ты… ты смотришь на десятилетия вперёд. И, кажется, это заразительно.
— Потому что оно уже наступило, государь, — тихо ответил Григорий. — Оно здесь. В этих детях. В этом саду.
Он подошёл к ящику, где лежали тонкие, хрупкие прутики — будущие деревья. Взял один в руки. Он был холодным и шершавым, но на срезе виднелась живая, зелёная плоть.
— Этот сад… — начал Борис, подходя ближе. — Он ведь не только для красоты?
— Нет, — Григорий покачал головой, его глаза сияли. — Плоды пойдут на те же столовые. На продажу. Деньги — обратно в казну, на новые проекты. Это самовозобновляемый ресурс, государь! Экономика, которая кормит сама себя!
— Самовозобновляемая экономика, — Борис повторил, как будто пробуя на вкус. — Звучит… многообещающе. Как новая молитва.
Внезапно он снял с руки перчатку и протянул руку.
— Дай.
Григорий, удивлённый, протянул ему яблоневый черенок. Борис взял его, повертел, изучая с неподдельным интересом.
— Покажи, как сажать.
Григорий кивнул, взял заступ у ближайшего работника и подошёл к одной из подготовленных лунок.
— Вот так. Корни должны лежать свободно, не загибаться. Землю — уплотнять, но не утаптывать. И полить обязательно. Первый раз — щедро.
Он сделал всё сам, своими руками, ещё слабыми после болезни. Борис наблюдал, не отрывая глаз. Когда лунка была закопана, а у ствола образовалась небольшая лунка для полива, царь вдруг опустился на одно колено. Он не побоялся испачкать дорогой кафтан в сырой земле. Медленно, с каким-то детским любопытством, он провёл ладонью по уплотнённой земле вокруг черенка.
— И он будет жить? — спросил он, глядя на Григория с надеждой.
— Если мы будем за ним ухаживать. Защищать от вредителей, подрезать сухие ветки, поливать в засуху, — с уверенностью ответил Григорий.
Борис поднял голову. Его взгляд был прямым и ясным.
— Как государство.
— Да, государь. Как государство. Но мы справимся.
Царь поднялся с колен, отряхнул руки. На его пальцах осталась тёмная, влажная земля.
— Хорошо, — сказал он просто, и в голосе звучала решимость. — Продолжай. Этот сад… он отныне под моим личным покровительством. Пусть знают все.
Он повернулся и пошёл прочь, к стенам Кремля, своей тяжёлой, властной походкой, но теперь в ней была не только власть, но и лёгкость. Григорий смотрел вслед. А затем опустил взгляд на хрупкий прутик, воткнутый в землю. Рядом с ним чётко отпечатался след колена Бориса Годунова.