Снаружи, сквозь толстые стены, донёсся приглушённый, но ясный звук — не одиночный выстрел, а чёткий, слаженный залп. Словно стальной ответ на вызов ледяного ветра.
Григорий прислушался, и в его глазах вспыхнула та самая холодная, несгибаемая уверенность.
— Слышите? Они не сомневаются. Они готовятся. И мы с вами тоже.
Холодное лето набирало силу. По утрам на лугах ложился иней, словно ранний сентябрь, а не середина лета. Но на полигоне за Яузой царила своя погода — жаркая, от плавильных горнов и грохота выстрелов. Воздух дрожал, и земля содрогалась под ногами.
Григорий стоял рядом с первым десятком новеньких, отливающих медным блеском полевых орудий. Они выстроились в ровную линию, их лёгкие лафеты выглядели почти изящно на фоне громадных старых пищалей.
— Расчёт, к орудиям! — скомандовал унтер-офицер, бывший пушкарь Семён, чьё лицо теперь выражало сосредоточенную власть.
Пушкари, одетые в одинаковые суконные кафтаны, чётко и без суеты заняли свои места. Заряжающие, наводчики, подносчики. Движения были отработаны до автоматизма.
— Огонь!
Залп прокатился единым, оглушительным ударом. Десять ядер, выписывая в сыром воздухе почти идентичные траектории, с шипением врезались в ряд мишеней на другом конце поля. Щиты из толстых брёвен разлетелись в щепки.
— Отлично! — громко сказал Григорий, и его голос прозвучал с редкой для него открытой одобрительностью. Он подошёл к ближайшему орудию, потрогал тёплый ствол. — Откат ровный, отдача принята. Мастер Потап, тебе и твоим ребятам — честь и хвала. Выковали не просто пушки, выковали щит России.
Туляк-мастер, обычно угрюмый, сдержанно улыбнулся, с гордостью глядя на своё творение.
— Рады стараться, батюшка. Металл слушается. Расчёт твой верный.
В этот момент по полю промчался всадник. Он подскакал к Григорию, спешился и, запыхавшись, протянул сложенный лист.
— От гонца из Путивля, государь велел тебе вручить немедля.
Григорий развернул грамоту. В ней, без лишних эмоций, сообщалось: «Войско самозванца, что зовёт себя Дмитрием, растёт. Нанимает казаков и польских ротмистров. Зиму, видимо, проведёт в сборах, к весне жди движения на восток».
Он перечитал донесение, потом медленно поднял голову и обвёл взглядом полигон: стройные ряды пушек, дисциплинированных пушкарей, довольные лица мастеров. Вместо тревоги на его лице появилось твёрдое, почти суровое удовлетворение.
— Мастер Потап, — обратился он к литейщику. — План меняется. К зиме нужно не двадцать стволов, как договаривались. Нужно сорок.
Потап не смутился, лишь деловито спросил:
— Меди хватит. А людей? Рабочих рук не хватает.
— Люди найдутся, — уверенно сказал Григорий. — Я отправлю распоряжение в Новгород и Вологду — прислать к тебе в подмастерья два десятка смышлёных кузнецов. Учи их. Делись секретами. Не время таить мастерство, когда Родине оно нужнее.
Потом он повернулся к Семёну.
— А тебе, унтер-офицер, задача сложнее. К весне мне нужно не десять расчётов, а пятьдесят. И не просто пушкарей, а универсальных солдат-артиллеристов, которые и стрелять метко умеют, и лафет починить, и в стрельцы, если что, встать. Отбирай лучших из стрелецких полков. Учение — с утра до ночи.
— Будет исполнено! — чётко ответил Семён, и в его глазах загорелся азарт новой, масштабной задачи.
Григорий отошёл в сторону, давая командам приступать к работе. Снова загрохотали выстрелы, зазвенели молоты у походных кузниц. Он смотрел на эту кипящую деятельность, на людей, которые всего несколько месяцев назад были сборищем неумех, а теперь превращались в костяк новой, грозной силы.
Враг собирал силы там, за рубежом. Пусть собирает. Здесь, на этом полигоне, в дыму и грохоте, рождался его точный, стальной ответ. Не надежда, а уверенность. Не страх, а готовность. И это было сильнее любой летней стужи.
Глава 42
Ранние заморозки сковали землю, покрыв её хрустящей ледяной коркой. Вместо осенней грязи дороги стали твёрдыми и удобными для марша. В подмосковном лагере, разбитом у Серпуховской дороги, царила деятельность, напоминающая работу гигантского механизма.
По полю, гремя железом и упряжью, двигалась батарея. Десять лёгких медных пушек на новых лафетах, запряжённые парами крепких битюгов, легко преодолевали промёрзшие кочки. За ними чётким строем шли артиллеристы Семёна — не сбившаяся в кучу толпа, а организованные расчёты.
Григорий, стоя на краю лагеря рядом с Борисом Годуновым, наблюдал за манёврами. Царь, закутанный в соболью шубу, смотрел на это зрелище с редким для него выражением одобрения.