Больше никаких слов, никаких чудес. Только короткий хрип и алая кровь, растёкшаяся по белому льду. Жизнь того, кто едва не вверг Россию в хаос, оборвалась настолько буднично и бесславно, что это было даже не трагедией, а приговором истории.
Через час голова самозванца, воткнутая на пику, была доставлена к командному пункту. Григорий, увидев это, сдержанно кивнул. Ни радости, ни отвращения. Лишь холодная констатация факта. Главная угроза была ликвидирована. Один из ключевых узлов будущей Смуты был разрублен.
— Предать земле, — распорядился он коротко. — Без глумления. Он был орудием в чужих руках. А теперь просто мёртв. И этого достаточно.
Григорий повернулся к Семёну, и его голос вновь приобрёл деловую твёрдость:
— Теперь, голова пушкарский, займёмся живыми. Готовь расчёты к маршу. Нам предстоит новая работа — зачистка и восстановление порядка.
Они возвращались не как спасители, измождённые и истерзанные, а как мастера, завершившие сложную, но успешную работу. Колонны вступали в Москву в том же чётком походном порядке, в каком и уходили. Лица солдат и офицеров были усталыми, но не опустошёнными, а озарёнными спокойной уверенностью. Они знали цену своей победе — не случайной удаче, а закономерному результату труда и расчёта.
На улицах народ ликовал, но сам вид войска — чистого, подтянутого, с горящими глазами — вызывал не просто радость, а чувство глубокого уважения и гордости. Это была не толпа воинов, а армия государства.
В Кремле Борис Годунов встретил Григория не в тронном зале, а в своих личных покоях, у горящего камина. Царь выглядел помолодевшим, тяжёлый груз с его плеч будто свалился.
— Приветствую тебя, Григорий, — он обнял его, отступив от этикета. — Победой ты спас не только трон, но и саму идею России. Смута разбилась о твой порядок.
— Наш порядок, государь, — поправил Григорий. — Я был лишь инструментом. Вы дали мне возможность действовать.
— Теперь действовать предстоит в мире, — Борис подошёл к столу, заваленному картами и чертежами. Но это были уже не военные карты, а проекты — каналов, дорог, мануфактур. — Война показала силу нового подхода. Теперь мы применим его ко всей стране. Нужны школы для инженеров. Новая система управления. Всё, о чём мы говорили.
— Первый шаг уже сделан, — сказал Григорий. — В походе со мной был дьяк Аника. Он вёл журнал, куда записывал всё — от расхода провианта до времени переправ через реки. Этот журнал — готовая инструкция для будущих походов и управления. Мы создали не просто армию, государь. Мы создали методику.
Борис с интересом взял в руки толстую тетрадь, пролистал её, кивнул.
— Это дороже любой добычи. Теперь, Григорий, я ставлю перед тобой новую задачу. Не военную. Созидательную. Я хочу, чтобы ты возглавил Приказ гражданских дел. Мы будем строить. Всю страну. С тем же расчётом и той же решимостью.
Григорий взглянул в огонь камина. Он вспомнил свой кабинет в школе, пыльные учебники и чувство бессилия. Здесь, в этом суровом веке, его знания обрели плоть и кровь. Он изменил ход истории. Но главное — он дал этой истории новый, созидательный вектор.
— Я готов, государь. Война показала, что мы можем многое. Мир должен показать, что мы можем всё.
На следующий день Григорий посетил полигон за Яузой. Теперь здесь было тихо. Пушки вернулись в арсенал, но земля ещё хранила память о их громе. Он подошёл к тому месту, где стояла его первая батарея. Из-под снега торчали обгорелые пни мишеней.
Рядом с ним стоял молодой царевич Фёдор. Мальчик смотрел на полигон с восторгом.
— Брате Григорий, я видел, как вы уезжали. И видел, как вы вернулись. Теперь я хочу учиться не только цифрам, но и тому, как строить. Как делать людей сильными, а страну — процветающей.
Григорий положил руку на плечо мальчика.
— Это и есть главная наука, Фёдор. И мы с тобой займёмся ею. Построим такие города и такие заводы, о которых мир и не слышал. Проложим дороги, которые соединят самые дальние уголки страны. И откроем школы, где каждый сможет научиться менять мир к лучшему. Война — это лишь тяжёлая необходимость. А созидание — это великая цель.
Он поднял голову и посмотрел на ясное зимнее небо. Над Москвой парили птицы. Было тихо и мирно. Но в этой тишине он слышал гул будущего — гул строящихся городов, голоса учеников в новых школах, грохот машин на заводах. Он спас прошлое. Теперь предстояло построить будущее. И он знал, что справится.
Зима отступила, унося с собой последние следы войны. На месте полигона за Яузой теперь кипела иная работа. Сотни работных людей под руководством сапёров, ставших прорабами, рыли котлованы, закладывали фундаменты. Здесь, по чертежам Григория, начинал расти «Государев Инженерный Двор» — не крепость, а кузница новых умов.