Сам Григорий, в простом кафтане без чиновных знаков, стоял перед двумя десятками юношей. Это были не боярские дети, а сыновья мастеровых, подьячих, даже несколько одарённых посадских. Их отобрали по всей Москве за смекалку и тягу к знанию.
— Вы думаете, что пришли учиться строить мосты и крепости? — начал Григорий, обводя их своим пронзительным взглядом. — Нет. Вы пришли учиться строить будущее. — Он поднял с земли обычный речной камень. — Этот булыжник лежит на дороге, мешая движению. Глупый человек обойдёт его. Умный — уберёт. А инженер — спроектирует дорогу так, чтобы камни на ней не появлялись. Вот чему вы будете учиться. Предвидеть и предотвращать.
Он повёл их по стройплощадке, показывая не стены, а принципы.
— Видите эти траншеи? Они не просто ямы. Это основа дренажной системы, которая не даст будущим зданиям осесть. Видите эти деревянные лекала? С их помощью мы будем отливать стандартные кирпичи. Одинаковые! Чтобы строить быстрее и прочнее.
Юноши, смотревшие на него с благоговением, ловили каждое слово. Для них это был новый мир, где знание и логика значили больше, чем происхождение.
В это время к Григорию подошёл запыхавшийся гонец.
— Советник! Царь Борис Фёдорович требует вашего присутствия в Грановитой палате. Срочно!
В палате царило необычное оживление. Борис, сидя на троне, с трудом скрывал улыбку. Рядом стояли несколько заморских купцов в странных одеждах и двое их переводчиков. Аника, уже получивший повышение и ставший помощником Григория, шепнул ему на ухо:
— Голландцы. Купцы. Увидели наши новые дороги под Ярославлем. Просят разрешения построить в Москве канатные и суконные мануфактуры по их образцу, но с нашими… как ты говоришь, стандартами.
Один из купцов, низко поклонившись, заговорил через переводчика:
— Великий государь! Мы видели ваши новые дороги и артиллерию. Такое… такое инженерное искусство! Мы хотим сотрудничать. Мы дадим технологии, а вы — своих инженеров и вашу дисциплину.
Борис взглянул на Григория.
— Ну что, советник? Как думаешь, потянем? Или своих дел много?
Григорий изучающе посмотрел на голландцев. Он видел в них не угрозу, а возможность для рывка.
— Свои дела мы сделаем, государь. А их технологии… мы не просто перенимать будем. Мы их улучшим. — Он обратился к купцам: — Ваше предложение мы принимаем. Но с условием: наши ученики будут работать на ваших мануфактурах с первого дня. И всё, что они там узнают, станет достоянием России.
Купцы переглянулись и, после короткого совещания, кивнули. Сделка была заключена.
Вечером того же дня Григорий и Борис поднимались на колокольню Ивана Великого. С её высоты Москва была как на ладони. Виднелись и дымки над стройками, и маковки церквей, и бескрайние леса за посадом.
— Всего три года назад тут рухнуло бы всё, если бы не твоя воля и знание, — тихо сказал Борис. — А теперь… Теперь мы не просто отбились. Мы стали другими. Сильнее. Умнее.
— Мы только начали, государь, — ответил Григорий, глядя на раскинувшийся город. — Скоро здесь появятся не только мануфактуры. Появятся школы, где будут учить не по старым меркам, а по новым. Больницы с новыми методами лечения. Наука, государь. Сила, которая не в пушках, а в головах. И она сделает Россию такой державой, какой мир ещё не видел.
Внизу, у подножия колокольни, запели первые соловьи. Их трели звучали как обещание долгого, светлого будущего. Будущего, которое они строили здесь и сейчас. Без страха, без сомнений, с холодным расчётом и горячей верой в свой народ.
Эпилог
Урок истории, которой не было
1610 год. Москва
Светлый, просторный кабинет в новом здании Просветительского училища был залит утренним солнцем. Седой Григорий Тихонов, чьё лицо испещрили морщины, но взгляд оставался таким же острым и ясным, стоял у большого окна. За ним открывался вид на Москву, которую он не узнал бы всего пятнадцать лет назад. Не крики торгашей и ржание коней, а ровный гул станков с суконной мануфактуры, деловитый гомон студентов, спешащих на лекции, и чёткий шаг патруля в новой, практичной форме.
Он смотрел на этот город — спасённый, перестроенный, живой — и чувствовал не гордость, а глубокое, спокойное удовлетворение. Как архитектор, видящий воплощённый чертёж.
Дверь открылась без стука. В комнату вошел молодой человек лет двадцати с прямым взглядом и умными, спокойными глазами. Царь Фёдор Борисович Годунов. В его осанке была не надменность власти, а уверенность человека, знающего своё дело.