— Нормально, — будто по шаблону, отвечал Генри. — А сама как?
Так одиноко, что кричать хочется.
— Тоже неплохо. Чем занимаешься?
— Только освободился. Появилась минутка, и я решил позвонить тебе, — значит, всё-таки думал и вспоминал, пусть эмоций в голосе было не различить. — А ты?
Так скучаю по тебе, что хочу волосы на себе рвать.
— Разбираюсь в бумагах. Это намного сложнее, чем кажется.
— И как успехи? — и в этот раз его вопрос звучал почти риторически. — Ты ведь любишь сложные задачи.
Да, потому я и люблю тебя, Генри.
— Пока что хвастаться нечем. Как только я думаю, что нашла что-то стоящее и полезное, тут же появляется целая куча фактов, доказывающая обратное. Начинает казаться, что в этом нет совсем никакого смысла, — попытка придать тону лёгкости и шутливости с треском провалилась, когда на последней фразе голос внезапно охрип.
— Ты справишься.
Без тебя — нет.
— Да.
Повисшее молчание оказалось настолько неловким, что хотелось заполнить этот давящий вакуум хоть какой-то чушью. Тикали секунды, заполненные только белым шумом сети.
— Генри…
— Эвелин…
Перебив друг друга, они заговорили одновременно, не оставив другому и шанса закончить начатую мысль.
— Говори, я слушаю, — уступил Блейк, но Эвелин только протестующе замотала головой, будто бы он мог это увидеть.
— Нет, давай ты. Это… я… В общем, говори.
Она уже была готова и к приговору, и к его исполнению. Но Генри словно специально медлил несколько долгих секунд, подбирая слова.
— Оливия спрашивала о тебе. Она в больнице, и ей хочется больше общения. Какой-то компании. Может, хочешь навестить её со мной как-нибудь на днях?
Навестить? Вместе? Что? Да. Да! Трижды да.
— Конечно, я с радостью. Во сколько и где?
— Скину всё в сообщении, — пообещал он. — А ты что хотела сказать?
Что готова на всё, только бы заслужить твоё прощение.
— Я? — встрепенулась Аллен. — А, нет, ничего. Не бери в голову. Серьёзно.
— Ладно, — легко согласился Блейк, и почему-то Эвелин показалось, что он улыбается. — Тогда до встречи?
— До встречи, — повторила за ним она, от волнения звуча неровно.
Когда Генри сбросил вызов, Эвелин откинулась на спинку стула и блаженно улыбнулась, закрывая глаза от слепящего счастья. Возможно, он не во всём сможет понять и принять её, но намерен попытаться. Ведь уже дал второй шанс прежде всего себе.
***
Когда холодное дуло пистолета уткнулось Джону между лопаток, он как раз допивал второй коктейль. Потому что плевать он хотел на Аллен и её подколки про алкогольную диету — вкус «Лонг-Айленда» с колой и лимонный соком был намного сочнее и приятнее вкуса нравоучений. Поиски Уоллеса за границей ни к чему не привели: по незаконно добытым данным таможни заведующий исчез где-то в воздухе, так и не прибыв в международный аэропорт Куала-Лумпур, и даже нанятые высококлассные профессионалы оказались в тупике. Они продолжали искать, тем временем аккуратно подводя к мысли, давно засевшей в голове Харди.
Джек Уоллес никогда не садился в тот самолёт, потому что пропал ещё до регистрации.
В тот момент, как Джон понял это со всей ясностью и принял как факт, втягивая через трубочку крепкий коктейль, он почувствовал неприятный холод металла на спине, а рука, лёгшая на плечо, и вовсе заставила поёжиться. К знакомствам Харди сегодня расположен не был, но пришлось передумать — в руках оппонента оказался неоспоримый железный аргумент.
— Чем обязан? — почти расслабленно выдал он, даже не поворачивая головы. — Хотел бы представиться, если мы не знакомы. Джон Харди.
Звучало его представление пустым бахвальством — незнакомец точно знал, кого искать, — но лишний раз напомнить о своём происхождении не помешало бы. Хотя бы для оценки реакции.
— С вами хотят встретиться, мистер Харди. Поэтому прошу пройти со мной. Без глупостей.
— Если нужно прийти на вечеринку, мне достаточно одного сообщения, — хмуро язвил Джон, поднимаясь со своего места, а потом обратился к бармену: — Запишите на мой счёт.
Если это снова развлекаются богатые ублюдки из Жнецов, то в этот раз Харди научит их хорошим манерам. Ему не нравилось, когда оружие упиралось в спину, и не нравилось ещё сильнее, когда кто-то ограничивал конституционные права и диктовал ему условия. Но сейчас лучше было подчиняться, и Джон только кипятился, послушно вышагивая к выходу из отеля, в котором располагался его любимый бар. Чёртов «Лонг-Айленд» — всегда к неприятностям.