Хэйли вышла из кабинета, мило хихикая с мистером Линчем. Уоллес внезапно подумал, что эмоции — пустая безделица, если с её помощью можно так легко обвести вокруг пальца. Доктор проводила посетителя до лифта, а потом стук её каблучков зазвучал в направлении дислокации Уоллеса:
— Утомился не работать уже двадцать минут? — Хэйли опустилась в соседнее кресло.
— Как разговор? — проигнорировал её иронию Джек.
— Всё в порядке, ты во мне сомневаешься? — она почти обиделась.
— Ни капли. Просто интересно, как ты поставила его на место.
— Сказала полуправду, как обычно. Сомневаюсь, что он успокоится насовсем, но пока что хотя бы перестанет нас донимать.
— Думаешь, стоит доложить Шарпу? — спросил совета Уоллес.
— Не-а, — покачала головой уверенная и довольная собой доктор Хэйли.
***
За три ночи Блейк не сидел спокойно ни одного дежурства, постоянно поглядывая на спящую красавицу. Казалось, сейчас она проснётся и снова посмотрит на него своими голубыми глазами. Генри сидел рядом с её постелью, напряжённо вглядываясь в книгу, не в состоянии запомнить и строчки, когда вдруг краем глаза заметил движение. Повернувшись, снова встретился взглядом с Эвелин. Странное волнение стремительно пробежало вдоль позвоночника и исчезло так же быстро, как и появилось.
— Вижу, вы ждали моего пробуждения, — она была как всегда наблюдательна.
— Не боитесь открыть глаза и вдруг увидеть не меня?
— Перед пробуждением я убедилась, что вы в палате один. Ночь всегда особенно тихая, её ни с чем не спутаешь. Никакой суеты, топота и шума.
— Я вполне мог вас сдать, — уточнил Блейк больше в шутку, чем всерьёз.
Её губы изогнулись в полуулыбке:
— Не сдали же. Видимо, это стоит принимать за ваш ответ? Или я слишком спешу с выводами?
Кажется, Эвелин удивилась его решению даже больше самого Генри. Поддалась минутному импульсу, жажде свободы и тут же пожалела, ожидая жутких последствий?
— Видимо, это стоит принимать за мой ответ, — усмехнулся Блейк. — Не уверен, что не буду об этом жалеть.
— Жалеть иногда приходится даже о том, чего мы сами добивались, — её ответ прозвучал с лёгкой наигранностью прочитанного на память отрывка.
— Шекспир? — понял Генри.
— «Антоний и Клеопатра», — кивнула Эвелин. — Я играла в школьной постановке.
Блейк внезапно растерялся от возникшего диссонанса, слова застряли невысказанными где-то в гортани. Вчера школьные пьесы, сегодня — одиночная палата с решёткой на окне. Нужно, наверное, сказать, что ему жаль, но ему не было её жалко. Только безумно грустно.
Эвелин нахмурилась и сжала пальцы в кулак, когда внутренности скрутило от боли. Пульсировало где-то в районе желудка, периодически накатывала тошнота и желание свернуться клубочком, сцепив зубы. Каким-то чудом Эвелин умудрялась не морщиться, пожалуй, лишь от эйфории. Из полностью бесплотной её надежда только что обрела имя. Её звали Генри Блейк. У неё даже хватало сил шутить и слегка улыбаться, хотя головная боль во время пробуждений никогда не отступала.
— Всё в порядке? Может, вам что-нибудь нужно? — тут же заметил её напряжение Блейк.
— Воды, если можно. Или что-нибудь поесть. Такое чувство, что не ела целую вечность.
Будто приняв просьбу за приказ, Генри в два шага сократил расстояние до своей тумбочки и извлёк оттуда шоколадный батончик. Виновато пожал плечами и протянул вместе с бутылкой воды:
— Иногда на меня тоже голод нападает.
Руку поднять было сложно, а заставить пальцы с силой открыть упаковку — и вовсе невозможно. Эвелин бесилась, пытаясь бесполезно разорвать фольгу, а Блейк только сидел и с лёгкой улыбкой наблюдал за её потугами. Однажды даже сжалился и потянулся, чтобы помочь, но Аллен так на него посмотрела, что пришлось даже отодвинуться. Наконец, справившись с дурацкой упаковкой, Эвелин смотрела на прежде любимую сладость, аккуратно откусила кусок и попыталась прожевать. Вкус был непередаваемым — и сколько тысяч лет она не ела шоколад?