Надломившимся голосом, в котором всё увереннее звучала надежда, она задала лишь один вопрос:
— А фото с Джиной?
И Генри будто ощутил очередную хлёсткую пощёчину. Идиот. Пытался одурачить всех вокруг, а получилось только до глубины души ранить Эвелин.
— Постановка. Я полагал, что Шарп мне не поверит, что я так внезапно решил сменить лагерь. Потому попросил Джину мне подыграть, как будто у нас роман, который мы скрываем от тебя. Чтобы это точно убедило его, что я не на твоей стороне, — его голос всё же дрогнул, и Генри закончил свою краткую исповедь: — Я — идиот. Следовало тщательнее подумать, что Брайан найдёт момент, чтобы использовать это против тебя. Следовало рассказать тебе, я собирался, но потом всё завертелось так быстро и… Тебе решать и тебе судить, но я могу поклясться, что не лгу. Я не врал тебе до этого момента и сейчас бы тоже не стал. Никогда, Эвелин. Никогда.
— Тогда… Как наше соглашение о разводе попало к Шарпу?
— Чёрт подери, — ошеломлённо уставился он на неё. — Так это его громилы обчистили мою машину? Соглашение было там в тот момент, когда его придурки до меня добрались…
И он выложил ей всё: от встречи с Джиной и получения контракта до драки во дворе дома с тремя противниками, от пробуждения в особняке Джона и до самого зала заседаний «Полиса».
Эвелин внимательно слушала, но отчаянно пыталась не верить в свои домыслы. Кто-то напал на Генри, но не стал его убивать. Значит, скорее всего собирался шантажировать его жизнью и здоровьем саму Аллен. Джону и его верным Жнецам удалось спутать похитителям планы, ну, а потом преступники всё равно нашли кое-что интересное — соглашение было, будто джек-пот. Картина складывалась идеально логичной. Не нашлось ни одной прорехи в объяснении Генри, но у Эвелин в душе всё равно творилась полнейшая неразбериха. Часть её хотела тут же броситься ему в объятия и целовать от внезапной радости, другая — с недоверием пожимала плечами, третья и вовсе говорила, что с неё достаточно, и отказывалась чувствовать хоть что-то.
— Прости меня, Эвелин. Пожалуйста, прости меня. Я не имел права говорить тебе того, что сказал. Я не имел права думать, что мои гневные и отчаянные домыслы имеют хоть какое-то отношение к правде. Я не хотел, чтобы всё зашло так далеко, но оно зашло. Я — дурак. И если в тебе есть силы на то, чтобы простить меня… Я был бы рад. Я был бы бесконечно счастлив.
В её глазах снова застыли слёзы: внутри так горько-сладко щемило, а сердце заходилось безумным стуком, когда в голове всё ещё звучали последние слова Генри.
— Вся эта чертовщина заставила меня многое переосмыслить. Я тоже слишком во многом виновата перед тобой. Мне тоже есть за что просить прощения, так что… Квиты? — Эвелин порывисто всхлипнула.
Её всхлипам вторило море, шелестящее о подножие высокой скалы. Генри снова обнял её, прижимая к груди. Сколько ещё Эвелин предстоит сгорать и возрождаться, прежде чем она сможет жить, не оглядываясь на прошлое? Сколько ещё кошмаров ей будет сниться?
— Расскажи мне, что мучает тебя. Расскажи, Эвелин. Тебе станет легче. Мы с тобой когда-то давно решили быть друзьями, помнишь? Друзья нужны для того, чтобы делиться.
— Когда Шарп ткнул мне тем соглашением, а потом выложил всё про вашу сделку, всё будто встало на свои места. Мир жесток, а все люди вокруг — предатели. Было больно, но так знакомо. А потом ты снова рискнул своей жизнью, чтобы спасти меня, — она тяжко сглотнула. — Боюсь, для меня ты никогда не был другом, Генри. Всегда чем-то большим. Олицетворением надежды. Светом жизни. Человеком, в котором было всё, во что я перестала верить. Кем-то, кто всегда превосходил мои ожидания.
«Я пока не могу тебе верить, но если ты мне не поможешь, то больше помочь не сможет никто». Эвелин не произнесла эти слова вслух, они будто застыли у неё на языке невысказанными. Рука Генри вдруг коснулась её лица, а пальцы дотронулись до щеки и подбородка, заставляя поднять голову. Почти в самые губы он попросил:
— Давай уедем отсюда вместе, Эвелин.
А она в ответ подалась вперёд, сокращая дистанцию, и тут же в сознании рассыпались тысячи искр. Одна его рука скользнула к плечам и мягко придерживала за шею, скользнув под волосы, а вторая легла на спину и притянула Эвелин ближе. Поцелуй был нежный, долгий и сладкий до того, что внутри всё замирало от удовольствия. Секунда за секундой сердце отсчитывало удары, пока мир поблёк и остановился.