Монотонное пищание на мгновение прервалось, а затем ровная линия на мониторе исказилась в неуверенный зигзаг. А потом ещё один. С роковых нулей цифры поползли вверх, далёкие от нормальных, но не смертельные. Джина мгновенно остановила Блейка, а он только потрясённо взглянул на монитор, выдыхая в неверии. Живая! Снова живая, снова бьётся сердце, лёгкие вдыхают кислород. От облегчения его зашатало, а перед глазами помутнело ещё сильнее.
— Помоги мне перевернуть её на бок. Препарат ещё в желудке, надо как можно быстрее сделать промывание, — скомандовала Максвелл.
Ждать, пока Эвелин очнётся, было нельзя. Генри не совсем соизмерял риски друг с другом, не будучи доктором, но понимал: если не избавиться от препарата внутри неё — угроза для жизни не исчезнет.
Будто верный пёс, он сидел рядом, готовый в любой момент помочь, но Джине не пригодился. Терпеливо ждал, смотрел за линией на мониторе с безумным облегчением, что её сердце снова бьётся, а благодаря правильно подобранным препаратам её дыхание восстановлено. В какой-то момент Генри не выдержал и взял её за руку — в безумном желании почувствовать тепло её тела и успокоить выматывающий страх больше никогда не поговорить с ней. Бессознательное состояние, на которое он раньше так злился, теперь казалось бесценным даром свыше.
До момента, как почти навсегда потерял её, Генри не осознавал, насколько к ней привязался. Насколько окрепла зависимость, насколько глубоко Эвелин Аллен запала ему в душу, насколько удивительной она была: в своём упрямстве, силе, смелости и в то же время в поражающей нежности. Насколько сильно ему хотелось, чтобы она больше никогда не страдала, обнять её, защитить. И при этом насколько поражающе мало он на самом деле мог — хотя бы повезло вовремя оказаться здесь и спасти в последний момент. Возможно, однажды это началось со сделки, смертельной для них обоих, но сейчас Блейк и думать забыл про банковский счёт и цифру на нём, когда она лежала вот так, беззащитная, тихая, слабая. Спящая красавица, для которой так и не нашлось принца — только подкупленный вор-тюремщик.
***
Джек Уоллес рассыпался на части. С безумным хохотом пил, едва переступив порог своего кабинета, заваливался в кожаное кресло, а оттуда — ронял голову на дорогой дубовый стол.
«Гори в аду».
Он дрожал и смеялся, давясь спиртным.
«Сегодня, да?».
Рассыпал на пол упаковки таблеток, пинал их по скользкому паркетному полу и снова дрожал, когда жжение внутри постепенно стихало.
Джек Уоллес — убийца. Дорогой, высококлассный убийца, от которого по коже мурашки. Техничный, запуганный, загнанный в угол по собственному выбору, проданный с потрохами самим собой.
Впервые Джек Уоллес убил человека. Усыпил, будто бешеное животное, здоровую девушку, виновную лишь в фамилии, доставшейся по праву рождения. Убил — не для себя. Ему так сказали, воспользовались одноразовым Уоллесом, которого купили и вскармливали, тщательно и долго готовили к этому моменту. И вот он настал.
Он всё ещё видел её глаза, наполненные болью, горящие ненавистью, тлеющие страхом, такие ясные, совсем не безумные. Настоящие. Живые.
«Гори в аду».
Он горел. Пылал, дотла выгорал, возрождался, застревал в этом цикле, пролетающем за секунду, и снова горел, когда ничто не могло стереть из головы этот взгляд.
Уши сами слышали её тихие фразы — хриплый шёпот без единой попытки кричать.
Глаза сами видели, как она почти не сопротивлялась. Знала — бесполезно.
По позвоночнику гуляли мурашки, во рту жгло от алкоголя, от отвращения к себе безумно тошнило.
Жизнь — страшна, но возомнить себя не просто управляющим судьбами, а Богом, останавливающим сердца, рушащим жизни, и не стыдиться этого — намного ужаснее.
Впервые Джек Уоллес не думал, что продешевил.
Впервые он думал, что такие вещи — не продаются.
***
— Она может пробыть в коме пару дней, — сказала ему Джина, когда удостоверилась в стабильности пациентки. — Ей нужно тщательное медицинское наблюдение.
— И как ты себе это представляешь? Все считают её мёртвой, а если узнают, что она жива — снова вернут обратно, — Генри поёжился от одной только перспективы подобного.
— Отправим её в ожоговое отделение, — немного подумав, предложила Максвелл. — Сделаем повязку на лицо, чтобы никто не узнал, а для всех будет сказано, что она очень сильно пострадала. Думаю, что смогу договориться об этом… И уход там будет соответствующий её состоянию. Таких, как она, там, увы, много.
Блейк удовлетворённо кивнул: план был хорош. Если Эвелин и станут искать в каком-то крайнем случае, то явно не в стенах «Хоуп Хэйвен».