— Она — не цель, а полезное дополнение, — закивал он. — Попробуй, Эвелин.
Аллен неуверенно наступила на первый камень, будто тот под ней мгновенно рассыплется, и поняла — это легче, чем кажется. Сократила ещё три ступеньки до Генри, а потом медленно поднималась за ним, чувствуя подступающую боль в утомлённых мышцах и удушающую отдышку. Эвелин остановилась, поднявшись по двадцати ступеням, на свободном клочке земли, обвитом корнями деревьев, и опёрлась на их могучие стволы.
— Добить меня решил? — прерывисто выдохнула она.
Генри глянул на светлеющее небо, потом на Эвелин, оценивающе оглядел с ног до головы. Она тяжело дышала, устала от предыдущего подъёма и совершенно права про своё утомление.
— Нет, — просто ответил он, подхватывая её на руки.
— Ты что делаешь? — удивлённая, она ухватилась за его плечи, чтобы не упасть.
— Поднимаю тебя наверх, — и двинулся вперёд, неся свой ценный груз.
Эвелин была нетяжёлой и совсем худенькой — из-за хрупкой комплекции и после «Хоуп Хэйвен», разумеется. Генри почти не уставал, нести её оказалось не только не сложно, но ещё и приятно, когда руками она обвила его шею, а голову пристроила где-то рядом с плечом. Блейк уверенно поднимался, и, почувствовав лёгкую дрожь усталости в руках, обрадовался — лес заканчивался. Они пришли.
Генри аккуратно опустил её на землю, когда ступени закончились. Впереди — маленькая поляна, а за ней — небольшое каменное плато. Он уточнил, сможет ли она идти, и Эвелин закивала: Блейк и так сделал большую часть работы, сама бы она ни за что не осилила этот подъём. Заинтригованная, Аллен двинулась вперёд по поляне; в лицо начинал дуть лёгкий прохладный ветерок, шатая тонкие деревца и пожухлую траву, и она шла прямо к источнику.
Замерла, увидев открывшийся перед ней вид. Огромная скала вырезалась из земли острым пиком — и на его вершине стояла Эвелин. Она сделала несколько шагов вперёд, сменив травянистую землю на жёсткий камень, глянула вниз. Сизое блеклое море волнами лизало низ каменного утёса, скрывая его основание в своих водах. Вдалеке на побережье раскинулся мегаполис, спрессованный горами на суше и широкий на длинной полоске набережной. Небо постепенно окрашивалось из светло-серого в голубой, жёлтый, розоватый, отражаясь и бликуя в раздуваемых ветром волнах. Солнце потихоньку показывалось из-за горизонта, лениво выползая, и при первых его лучах море из бесцветного стало перламутровым. Неровные изгибы поверхности воды запереливались сотнями оттенков, будто жидкое серебро или ртуть, исследуя собственные безграничные полутона. Прохладный ветер путал волосы и забирался под куртку, на месте своих прикосновений оставляя мурашки — или до того прекрасным был вид.
— Первый рассвет твоей новой жизни, — Генри стоял прямо у неё за спиной и боролся с настойчивым желанием её обнять.
Проиграл, обхватив руками её застывшую фигурку. Она, кажется, даже не заметила, только прошептала:
— Это прекрасно.
А потом дальше смотрела вдаль: на поднимающийся диск солнца, искрящийся червонным золотом, на прыгающие по волнам мириады бликов, отражённые переливы, на раскинувшиеся под ногами холмы, долины, дома, улицы, шоссе.
— Я же сказал, что тебе понравится, — тепло сказал Блейк, разглядывая переливы от солнечных лучей на её золотистых прядях. — Потому и спешил.
— Мне не просто нравится, — после паузы восторженно возразила она, не в состоянии подобрать слов. — Я просто… Я счастлива. Очень счастлива.
Генри только улыбался, не отпускал её из объятий, по возможности не мешал наслаждаться видом — таким, какого она достойна. Первый рассвет новой жизни — прекрасный, ясный, оптимистичный, такой, какой и должна была быть вся её жизнь. Немного холодный, но Эвелин даже не замечала, как порозовели её щёки от утренней зимней прохлады. Дело шло к весне, стремительно теплело, на смену снегопадам пришёл холодный сухой ветер, но и он этим утром оказался теплее обычного, только слегка щекотал, не кусаясь.
— Спасибо тебе, — она выпуталась из объятий и уже смотрела на него. — Я не ожидала увидеть что-то такое… великолепное?
— Не думал, что ты раньше не бывала здесь, — Генри удивлённо смотрел на её смущение.
— Родители обычно летали со мной куда-то в другие места или были заняты, а среди моих друзей… — зачем-то оправдывалась Эвелин.
— Я просто хотел, чтобы ты почувствовала свободу. Лучше, чем это, места не нашёл, — с улыбкой пожал плечами он.
— Я почувствовала её и вряд ли когда-то была счастливее.
Эвелин была так прекрасна в своей радости: блестящие, живые глаза, порозовевшие щёчки, восторженная широкая улыбка. Она смотрела на него, искрясь, сияя в косых лучах поднимающегося солнца, вокруг неё разлетался во все стороны прекраснейший пейзаж, но он совсем не интересовал Генри. Только она.