Он наконец-то повернулся к ней:
— Главное — чтобы с тобой было всё в порядке. Боюсь даже представить, что ты видишь во сне.
— Обычно «Хоуп Хэйвен», — тяжело сглотнула она. — Свою палату, как я вдруг открываю глаза, и оказывается, что мне приснилась эта свобода. Что я всё ещё там, и настало время утренних процедур. А ещё… Мне снится Уоллес. Он делает мне укол, а потом… Потом запихивает в рот таблетки, заставляя их глотать.
Её голос всё же дрогнул, но рассказывать об этом Генри было не страшно. Страшно было помнить свои ощущения, будучи свидетельницей собственного убийства.
Он притянул её к себе, прижимая.
— Я бы никогда не заговорил о таблетках, если бы знал…
В тёплых объятиях, так близко, Эвелин захотелось провести всю жизнь. Приподняв голову, она посмотрела ему в глаза:
— Не надо, я же знаю, что ты не навредишь мне. Я тебе доверяю.
Её губы были настолько близко, что он чувствовал дыхание, сдерживаться стало настоящей пыткой. Тихие, но важные слова вдруг заставили сердце забиться, а её глаза — слишком близко, чтобы в них не смотреть. Его руки напряглись в желании прижать её ещё ближе.
— Ты… самый важный, — порывисто прошептала Эвелин.
А потом не знала, кто первым справился со смешным расстоянием, разделяющим их — только в следующий момент их тела сплелись друг с другом, оказались настолько тесно, что граница между ними стала почти неощутима. Она обвила его руками, когда Генри разорвал поцелуй, а потом целовала сама — порывисто, доказывая то, что произнесла вслух, задыхаясь, растворяясь в нём. С тихим стоном прижималась ещё ближе, чувствуя своим телом каждую клеточку его.
Он знал, что может получить её прямо сейчас, стоит только выключить разум — она и сама не сможет остановиться, не говоря уже о том, чтобы остановить его. Страстные поцелуи, порывы, естественные, продиктованные только устремлением души, сводили Эвелин с ума не хуже, чем его самого. Напуганная кошмаром, беззащитная, хрупкая, она пришла искать утешения и спокойствия — и кем он будет, если нарушит сейчас свои обещания, воспользовавшись моментом её слабости? Даже если так безумно этого хочется.
Генри не смог заставить себя оттолкнуть её, только прервал поцелуй, гладя её по спине, и ладонью провёл по щеке, проклиная себя за каждое слово:
— Хватит, не надо, моя хорошая.
Эвелин порывисто выдохнула, будто только что осознала происходящее, а потом отвернула голову и откинулась на подушку рядом, скрывая смущение. Он ещё чувствовал мягкие изгибы её тела; закрыл глаза, чтобы унять сердцебиение, и не хотел ничего больше, чем продолжить то, что только что так бесцеремонно прервал. Утешал себя гордостью за собственную стойкость, что поступил правильно, поворачиваясь на бок, не в силах думать, что Эвелин всё ещё лежит рядом на расстоянии вытянутой руки.
Потому что так действительно было правильно.
***
Звонок телефона противно зажужжал в ушах, и Генри приоткрыл глаза. В комнате было темно — ещё не рассвело, а Эвелин дремала рядом, по-хозяйски расположив свою руку у него на груди. С трудом разлепив глаза, Блейк аккуратно убрал её ладошку и повернулся к прикроватной тумбочке, где и лежал возмутитель спокойствия.
На дисплее светилось: «Харди».
Электронные часы рядом показывали пять сорок один утра.
Нахмурившись в недоумении, Генри провёл по экрану, вставая с постели, и зашагал в гостиную, чтобы не разбудить Эвелин.
— Алло? — звучал хриплый голос из динамика в ответ на тишину.
— Да, — подтвердил своё присутствие Генри.
— Мне срочно нужна твоя помощь, — собеседник всё так же то ли хрипел, то ли шептал, борясь с отдышкой. — Я в заднице.
— Что с тобой в пять утра-то? — не понял Блейк.
Заспанная Эвелин появилась на пороге гостиной и не сводила обеспокоенного взгляда с нахмурившегося Генри.
— Мне нужно, чтобы ты забрал меня отсюда, — порывисто забормотал Харди. — Иначе мне конец.
— Где ты, Харди?
Аллен нахмурилась ещё сильнее. Почему этот Харди звонил так рано? Она знала одного, но сомневалась, что Генри говорил с тем самым.
— На окраине Сектора. Мы потеряли район, — лаконично объяснил он. — Я могу рассчитывать только на тебя. Помоги мне.
Джон о многом просил — сам знал это, диктуя адрес, но готов был платить по счетам по самым высоким тарифам: на кону стояла его собственная жизнь. Генри сомневался, адекватно оценивая риски, но не слышал пальбы и отчего-то не допускал, что Харди может крупно его подставить.