— Я из психиатрического отделения, — наконец, пояснила она в ответ на его вопросительный взгляд. — Вы должны знать, что у нас есть там все от мала до велика… Многих отправляют просто затем, чтобы они тут умирали. Руководство не позволяет давать им даже снотворное в больших количествах, а про обезболивающие и речи нет. Я не могу на это смотреть и каждый день оббиваю порог мистера Уоллеса. В пустой, наверное, надежде, что он когда-нибудь изменит своё решение.
Генри знал об этом только понаслышке. Ребята из охраны третьего этажа часто травили байки, сложно было отличить вымысел от правды — до того тесно они порой в них переплетались. Посещать эту внезапно существующую палату смертников у Генри не появилось ни малейшего желания. Зато эта хрупкая девушка на полторы головы ниже него зачем-то за них боролась — и за последние их мгновения, которые они проведут не корчась от боли, а в спокойствии. Вполне понятно, почему руководство решило не выдавать им препараты: для них эти люди уже мертвецы, а таблетки можно использовать с гораздо большей пользой, например, под этим же предлогом списать куда-то в кладовку для вполне очевидной цели. В ту самую кладовку…
Внезапно Генри понял, что порочный круг должен завершиться здесь и сейчас, даже если его вышвырнут:
— Я знаю, как вам помочь, доктор Максвелл.
Вирджиния посмотрела на него очень внимательно, пытаясь заметить подвох:
— Просто Джина. И как же вы собрались мне помочь?
— Знаю, где достать пару коробок списанных обезболивающих, — наклонившись к Джине, тихо произнёс Генри — не орать же об этом под дверью заведующего. — Возможно, не хватит надолго, но лучше, чем ничего.
Он надеялся, что судьба позволит ему вернуть хотя бы этот должок, но дверь кабинета Уоллеса открылась ещё до того, как Джина смогла ему что-то ответить. Стоун выпустил богато одетого мужчину средних лет, и судя по капитанской «стойке смирно», тот был крайне важной шишкой.
— До свидания, господин Шарп, — в Стоуне вдруг проснулся этикет, но только на мгновение — до того момента, как «господин Шарп» дошёл до лифта. — Заходи, Блейк, заведующий тебя уже ждёт.
Джина проводила взглядом широкоплечую фигуру офицера охраны, исчезнувшего в дверях. Его неожиданное предложение помощи совсем сбило её с мыслей: откуда он знал такие вещи и, главное, зачем решился ей о них рассказать? Нет, Джина совершенно не собиралась тут же докладывать обо всём начальству, но была приятно удивлена таким внезапным кредитом доверия. Она всегда отличалась гипертрофированной ответственностью, стараясь помочь каждому — потому и стала врачом, закончив медицинский на отлично. Джине всегда говорили, что она слишком сильно стремится опекать всех вокруг, почему-то считая себя за них ответственной. Но доктор Максвелл отвечала на это улыбкой — кто, если не она, поможет этим людям не страдать? Кто, если не она, будет исцелять не только тела, но и души?
Конечно, Джина не была настолько наивной, чтобы думать, что всё вокруг — сказка, добрая и счастливая. Просто она делала то, что считала правильным, даже если приходилось потом об этом сожалеть. Доктор Максвелл давно уже поняла бесперспективность походов к заведующему Уоллесу за препаратами — он отказывал ей уже двадцать восемь раз, грозясь уволить в последние пять. Она чувствовала свою вину за Энни, которую выгнали с работы из-за их недавнего разговора. Джина предполагала, что Эвелин Аллен — не сумасшедшая. С тоской смотрела на докторов, пичкающих лекарствами, возможно, здоровую девушку, и однажды не смогла смолчать, поделившись информацией с одной из медсестёр — той самой Энни. Та смогла повлиять на приём таблеток и сообщила Джине абсолютно точно: Эвелин — пленница. А сейчас несчастная уволена за своё желание помочь пациентке освободиться, а Джина, на которой лежит ответственность за всю эту чертовщину, стоит под кабинетом Уоллеса с надеждой убедить его не портить Энни жизнь.
Достаточно бесплотной надеждой, должна была признать доктор Максвелл.
***
Джек Уоллес знал, что понедельник — день тяжёлый, но не ожидал, что настолько.
Каждое утро он прибывал довольно рано, но сегодня пришлось встать настолько неприлично раньше, что уже не первый десяток раз заведующий заглядывался на целебный хрустальный графин на журнальном столике в дальнем углу кабинета. Как назло, не было и минутки спокойствия, чтобы хотя бы успеть дойти туда и налить.