Он отстранился, но ненадолго, чтобы стащить лишние предметы одежды, а потом снова целовал и поглаживал, доводя Эвелин до исступления. Та извивалась под его руками от сладкого напряжения, испытывая накатывающее слой за слоем блаженство, и только совершенно новое ощущение заставило её вынырнуть из сладкого омута. Непривычное чувство заполненности, дополняющее, но не лишнее, наивысшая форма близости — и его губы, накрывшие её. Лёгкий дискомфорт сразу же утонул в волнами захлёстывающем удовольствии.
По телу будто прошёлся разряд гигантского напряжения, сначала скручивая все мышцы в тугой узел, а потом мгновенно их расслабляя. Органы чувств остались только на периферии, заглушенные теплом и сладостью, наполняющими каждую клеточку.
Эвелин опомнилась в полумраке комнаты, смотрящей в потолок и заботливо укрытой одеялом. Генри лежал рядом, прерывисто дыша, взъерошивая рукой волосы на макушке. Аллен натянула одеяло до самого подбородка, вдруг осознав произошедшее.
— Ты меня всё ещё стесняешься? — спросил он, без осуждения или насмешки.
— Скорее того, что мне понравилось, — с головой зарываясь в одеяло, ответила ему Эвелин.
— Это нормально, — утешил Блейк, вытаскивая её наружу из плена простыней.
Когда его взгляд всё же поймал её раскрасневшееся лицо, Генри оставил у неё на лбу невесомый поцелуй и уложил к себе на плечо, наслаждаясь близостью. Измотанная, Аллен быстро уснула в коконе из тёплого одеяла на груди любимого мужчины и даже не услышала тихое «я люблю тебя», хотя и так знала об этом.
***
Если у Джона Харди была цель, то непременно находились и средства. К этому располагали как положение его семьи и фамилия, которой было достаточно, чтобы открыть многие двери, так и собственные качества молодого человека. По причине подобной вседозволенности он по жизни маялся от скуки, будучи от природы не обделён интеллектом, быстро потеряв удовольствие от круговорота меркантильных девушек в своей постели, находя отдушину только в собственной двойной жизни: наполовину — ленивый, но талантливый студент юридического, наполовину — часть банды, которую обычно хотят поймать и наказать те самые талантливые выпускники юридического.
Если у Джона Харди была машина, то непременно спорткар c лупоглазыми круглыми задними фарами и спойлером, бодро торчащим на багажнике. Седаны представительского класса, да ещё и с водителем — какая чушь, когда можно надеть солнцезащитные очки и с газом в пол тронуться со светофора на с виду непритязательном «Ниссан Джи Ти Эр», уделывающем со старта даже лучших представителей «Ламборджини».
Если Джон Харди куда-то выходил, то непременно победителем. А заходил — так, будто и не нуждается в представлениях, записях и прочей бюрократической мишуре. Берясь за дело, набирал нужные номера, поговорив с дедом или отцом и удостоверившись в наличии необходимых связей. А таковые были почти всегда, потому Харди в тот же день получил необходимые бумаги дела Аллен, изучая их по возможности подробно. Джон не любил копаться в бумажках, но, начав, делал это весьма профессионально.
Ей не было восемнадцати на момент смерти обоих родителей. Брайан Шарп стал управляющим компании, поскольку юная Эвелин юридически не могла этого сделать, но, отметив свой восемнадцатый день рождения в стенах «Хоуп Хэйвен», Аллен приобрела это право. Шарп объявил её недееспособной на основании заключения психиатрической экспертизы, а на основе договора доверительного управления имуществом почивал на лаврах, получив долю компании после смерти сестры и распоряжаясь наследством племянницы. И Брайан был спокоен, поскольку даже не допускал мысли, что Аллен удастся выбраться из лечебницы. Вчерашняя сумасшедшая при беседе показалась ему какой-то слишком адекватной, злой и решительной, а если покопаться в сделках «Скайлайн» и личных финансах самого Шарпа… В комитете по ценным бумагам давно лежал на него файлик, так что стоило только притащить это всё в суд вместе с недовольной Аллен — и решение всегда будет в пользу последней. Снятие опеки — не обязанность, а право.
Но суды — это слишком долго, бумажно, проблемно, даже если дело кажется решённым на словах. Харди мог потратить максимум один вечер на сидение за бумажками — и компенсировать подобный стресс как минимум месяц. Да и зачем, когда вопрос можно было решить по-другому? Чем выше поднимались в игре ставки, чем крупнее рыбёхи дрались за добычу, тем больше рисков их ждало и тем больнее, проделав долгий путь от кильки до акулы, с разорванным брюхом всплывать вверх.