— Должен сказать, у тебя гипертрофированное чувство собственной значимости, — отозвался Рип, — но в чем-то ты прав. Убийство Кастро было главной задачей, а избавиться от тебя — следующей.
— Значит, дело было не в кубинцах? Это ты меня сдал. И это из-за тебя я провел девять месяцев в Бониато.
На лице Рипа мелькнула улыбка.
— Я бы предпочел убрать тебя своими руками, но засветился и был вынужден покинуть страну.
Двое мужчин кружили друг перед другом. Мельхиор подозревал, что Рип убьет его, только если будет вынужден, поскольку от мертвеца ничего уже не узнаешь. Значит, при нанесении ударов он будет осторожничать — во всяком случае, сначала. Это может оказаться единственным шансом.
— Так скажи мне — Контора в курсе, что Орфей жив?
— Теперь в курсе. Господи Боже, Мельхиор! Ты же личный негритенок Фрэнка Уиздома! Мы всегда знали, что ты слегка чокнутый, но чтобы оказаться предателем? Как такое возможно?
— Контора предала Умника. Выкинула его с места и спалила ему мозги. Я был предан ему. И остаюсь. А ты меня разочаровал. Я считал, что с твоим-то опытом ты обязательно вызовешь подмогу. А теперь у меня нет выбора — придется тебя убить.
Рип сморгнул. Мельхиор воспользовался этим и сделал выпад. Рип рванулся навстречу. Мельхиор не только не стал уклоняться, но и подставил под нож правую руку. Острая боль пронзила костяшки пальцев, но он не обратил на нее внимания и быстро стал обматывать повлажневшим от крови пиджаком запястье Рипа. Мокрая ткань обмоталась вокруг ножа, привязывая Рипа к Мельхиору, который нанес сильный удар правой ногой сбоку по колену Рипа. Нога у того подогнулась, и он, изрыгая брань, упал, увлекая за собой Мельхиора. Оказавшись сверху, Мельхиор чувствовал, как нож еще глубже вошел ему в руку. И тут он почувствовал резкую боль: Рип пустил в ход зубы! Мельхиор выдернул руку и с размаху нанес удар локтем Рипу в нос — лицо того мгновенно залилось темной кровью. Второй удар локтем раздробил адамово яблоко. Третий удар — в грудину — был уже из чувства мести: Мельхиор был вне себя от укуса!
Рип отчаянно пытался набрать в грудь воздуха, но в размозженном горле лишь клокотало, и звук этот напоминал тот, что издает в сливе вода, когда засорились трубы. Мельхиор размотал на руке пиджак. Нож вонзился ему в край ладони. Сжав зубы, он его выдернул и, отрезав им кусок пиджака, замотал рану. Все это время Рип корчился на земле и хрипел.
— Мне жаль, что все зашло так далеко, — проговорил Мельхиор, — и ты не увидишь самого интересного. — С этими словами он наступил Рипу на горло и дождался, пока тот не затих.
Постояв, глядя на неподвижное тело оперативника, Мельхиор отдышался. От потери крови у него кружилась голова. Руку пронизывала пульсирующая боль, но он ощущал подъем. Еще одна ниточка, связывавшая его с Конторой, оборвалась.
Подошвой сандалии он нажал на раздробленное горло мертвого Рипа и почувствовал, как захрустели хрящи. Он долго смотрел на свои сандалии, пытаясь сообразить, что именно его в них не устраивает. Наконец понял. Опустившись на траву, он скинул сандалии, подаренные в день его выхода из тюрьмы Раулем Кастро, и переобулся в ботинки Рипа — остроносые, из блестящей черной кожи. Для бандита Рип всегда был отчасти пижоном.
Он машинально стянул с Рипа брюки, пиджак и рубашку. Ничуть не смущаясь, что его могут заметить из темных окон близлежащих домов или из проезжающей мимо машины, Мельхиор снял с себя дарованную палачом парусиновую одежонку, в которой проходил почти год, и переоделся в респектабельный серый шерстяной костюм Рипа. Он вынул из пропитанного кровью пиджака бумажник, ключи, бросил старую одежду за заднее сиденье машины и отправился искать другую, с незапертым багажником. Он нашел ее почти через квартал и засунул в багажник почти голое тело Рипа. Тело начнет разлагаться и смердеть через день-другой, а еще через пару дней — возможно, и позже, если, конечно, повезет — кто-нибудь из Конторы обойдет все морги и восстановит картину происшедшего. Эти сроки его вполне устраивали. За это время Келлер успеет спокойно уничтожить все следы лаборатории.
Проехав несколько миль, он выкинул в мусорный ящик нож и покатил домой. Прежде чем подняться в квартиру, он бросил свой старый костюм и сандалии в мусоросжигательную печь в подвале и подождал, пока они превратятся в пепел. Ему показалось, что самым последним сгорело пулевое отверстие под лацканом пиджака. Он знал, что ему это просто мерещится из-за кровопотери. Но отверстие будто росло у него на глазах, становясь больше и больше, поглощая весь мир. Теперь ему оставалось только найти Орфея, но и это его особенно не тревожило. Он не сомневался: Чандлер будет искать его сам.