Герман, смахнув непрошено навернувшуюся слезу, вдруг процедил сквозь зубы:
- Все-таки сволочь ты, Горский!
Алексея же, наоборот, пробрало необъяснимое веселье:
- Это почему еще?
- Такую женщину у меня увел… Никогда не прощу!
Ага, значит вот она, где собака зарыта…
- Я ж ее с детства, считай, знаю. Если бы не я, хрен бы твой Женька с ней справился! Я ж им, мать его так, жизни тогда спас, на Азилуме!! И что??... – Каждую невольно вырывавшуюся изнутри фразу, Герман сопровождал неслабыми ударами, от которых Горскому с трудом удавалось уворачиваться. – Выросла девочка-красавица, расцвела, повзрослела! Но вот что-то я упорно ей не нравился, что бы я ни делал, воротила от меня нос!... И когда чуть-чуть лед, наконец-то тронулся, с какого-то черта приперся ты! И всё, девчонка поплыла! Супермена в тебе увидела…. Получааай, гад!
Жестокой подсечкой Герман повалил Горского на пол, вышибив из легких пилота, казалось, весь воздух.
Что ж ты делаешь, скотина? Начал играть всерьез?? Ну, тогда лови!
Ловко извернувшись, Алексей вырвался из-под соперника, и оказался сверху, вцепившись в него руками, стараясь не дать ухватить себя за горло.
Герман же, вдруг ухмыльнувшись, незаметно подмигнул. Так играет он все-таки или нет??
- Что, завелся, майор? Бей, не стесняйся. У нас не так уж много времени осталось, а тебе нужна победа, или ты уже забыл?
- Какого черта ты тут распинался? – прорычал пилот сквозь зубы, чуть не пропустив выпад прямой ладонью в нос.
- А знаешь, что самое смешное? – выпалил Герман и расхохотался. Смех его звучал безумно, так, что на секунду Горскому даже стало не по себе. – Я до сих пор, с кем бы ни спал, представляю у себя в постели именно ее, Алису! Ненаглядную твою женушку! Ох, как бы мне хотелось ее на самом деле…
Далее он выдал в отношении девушки все свои потаенные фантазии, выраженные самой нецензурной лексикой. И этим добился своего.
Алексея проняло окончательно. Не соображая, что делает, он со всей дури стал лупить адмирала, не чувствуя боли в разбитых кулаках, не обращая внимания на то, как лицо Германа превращается в кровавое месиво, с каждым следующим ударом вымещая на своем враге и друге одновременно всю накопившуюся внутри за последние годы злость.
Остановил разошедшегося пилота только внезапно сработавший ошейник, заставив его, отпустив свою жертву, упасть на пол, забившись в конвульсиях… Откатившись с потерявшего сознание соперника, когда волны тока перестали судорогами стискивать горло, Алексей, не в силах сдерживать непроизвольно хлынувшие из глаз слезы, понял вдруг, что плачет искренне, горько и всерьез, и совсем не по вине реакции организма на активацию коварно бьющей током электроники…
Над головой раздалось шипение открывшегося люка, впустившего в «яму» воздух и звуки аплодисментов восхищенных зрителей. Отдаленно прозвучавший сверху голос Евгения вещал что-то насчет «победы пленника и выпавшей на его долю великой чести», но все эти слова не успевали укладываться в уплывающее сознание пилота.
Ощущая резко навалившуюся невероятную тяжесть во вмиг одеревеневших конечностях, Алексей позволил себе, наконец, отключиться.
И да пропади оно все пропадом….
Глава 9. После боя.
Все происходило как в тумане.
На голову ему лилась вода, теперь уже не кипяток, но и не ледяная. Обычная вода комфортной температуры, смывающая с тела кровь и пот, смешанные с грязью.
Алексей стоял под душем, опершись руками о стену, потихоньку начиная приходить в себя.
Он добился своего, выиграл чертову битву, но какой ценой?...
Только сейчас к нему пришло осознание того, что Герман стал его спасительным билетом, подставился, отдав себя на растерзанье, хотя со своей военной подготовкой и серьезным боевым прошлым при желании мог бы положить пилота еще в первом раунде, что он, собственно, и сделал, но лишь для того, чтоб раззадорить зрителей. И все его слова, вырвавшиеся в яме, хоть и несли в себе долю правды, были выпалены, чтоб ввести соперника в состояние аффекта, завести, заставить выиграть! Попадись Алексею любой другой, незнакомый ему противник – и исход боя был бы не определен, да и «зрелище» бы вряд ли получилось. А публике нужны были эмоции, и чем неподдельнее они выглядели, тем сильнее впечатление производили, с каждым разом все больше повышая шансы Алексея на победу… Герману теперь по жизни Горский будет должен… Террел, чертов ты стратег!...