— Система, которую ты ненавидишь, тем не менее, работает, раз ты стоишь тут, — важно изрёк старик, протирая очки валявшейся на столе салфеткой.
Певец прикусил губу, чтобы не выпалить всё, что думает по поводу их грёбаной системы, но судья на него уже не смотрел. Он смотрел на Кенни, строго и устало, и наконец произнёс:
— Кеннет Питерс, так вы и ваша мать, вы оба, просите юридической и полицейской защиты у племени лакота?
— Да, ваша честь, — пылко согласился Кенни.
Судья выдержал долгую томительную паузу и неспешно проронил:
— Что ж, она будет вам предоставлена. Ваша мать тоже должна прийти сюда и подписать все необходимые бумаги.
— Я привезу её! Спасибо, ваша честь! — Кенни чуть ли не пританцовывал на месте, сияя улыбкой от уха до уха, и судья тоже скупо улыбнулся. Морщины на его темнокожем лице обозначились резче.
— Пила майа, — пробурчал Певец и попятился к дверям. Он предчувствовал, что полицейские — Воронье Крыло и Маленький Камень — тоже от души позлорадствуют, патрулируя его участок. Ещё бы!
— Погодите! — окликнул их судья, когда они уже шагнули за порог. — Надеюсь, оружие, если оно у вас имеется, официально зарегистрировано?
— А как же! — бессовестно соврал Певец, не поведя бровью, но сердце у него неприятно ёкнуло. Значит, старик в самом деле считал, что конфликт с мудаком Питерсом-старшим может слишком далеко зайти.
— Кеннет Питерс, я надеюсь, что вы и ваша мать благотворно повлияете на этого молодого человека, привив ему навыки пристойного поведения, — заключил судья, сделав величественный жест рукой, и уткнулся в свои бумаги.
— Да, ваша честь, — подтвердил Кенни прерывающимся голосом, дёрнув остолбеневшего Певца за локоть. Они прогрохотали по коридору, едва не сбив с ног трудолюбивую Рози, и вывалились на крыльцо, под яркое солнце, заливаясь хохотом.
Жизнь снова была прекрасной, уоштело!
— Навыки пристойного поведения… — простонал Певец, держась за живот. У него уже не было сил смеяться.
— Это моя миссия, — важно согласился Кенни.
— Тебе бы адвокатом стать, — уже серьёзно заявил Певец, остановившись у пикапа и внимательно вглядываясь в голубые глаза Кенни.
— Я и собираюсь, — немедленно отозвался тот.
— Но ты же художником хотел быть! Ты же здорово рисуешь, — оторопел Певец.
— Я и не перестану рисовать, — спокойно возразил Кенни. — Но знать законы и уметь защищать людей — важнее.
Певец уважительно кивнул. Ей-Богу, этот мальчишка иногда казался куда взрослее его самого.
========== Часть 3 ==========
«Над головами пули-пули, пули-пули всё летят
И о любви нам, о любви нам, о любви нам говорят.
Вот полюбила пуля парня — аж до сердца проняла
И он ушёл с ней, не смотря, что дома барышня ждала.
(«Ленинград»)
*
Миссис Кэти Питерс с сыном доставили к дому Певца на старом полицейском «форде» всё те же Воронье Крыло и Маленький Камень. Они забрали обоих от их дома по распоряжению племенного судьи, дождавшись, пока Питерс-старший уедет, ни о чём не подозревая.
Вопреки ожиданиям Певца полицейские не стали насмехаться над ним из-за того, что он обратился за помощью в Совет племени. Видимо, их сдерживало присутствие миссис Питерс, с которой они почтительно попрощались, сняв шляпы и заверив, что они, мол, собираются регулярно патрулировать участок дороги, ведущий к дому Певца, и дважды в день подъезжать к самому дому.
«Вот радость-то», — сумрачно подумал Певец и лаконично сообщил им:
— У меня дедово ружьё есть.
Он помнил, как судья спросил насчёт зарегистрированного оружия. Револьвер папаши Кенни пришлось оставить в доме Питерсов — Кенни резонно заметил, что обвинения в краже оружия Кенни не нужны. Так что Певец усиленно размышлял, где бы раздобыть непалёный ствол. Но пока что все отложенные деньги должны были уйти на то, чтобы привести в божеский вид дедову хибару.
— Вообще-то, мэм, тут ничего нет из того, к чему вы привыкли, — честно признался он, перенося через порог чемодан. Миссис Питерс мало что взяла с собой, убегая из собственного дома. Чемодан и рюкзак со шмотками Кенни — вот всё, что у них было.
— Сортир во дворе, а вода в кране только холодная, — неловко продолжал он. — Электричества тоже нету. И даже зеркала. Ну, кроме осколка над рукомойником.
А про то, что нет ни душа, ни ванны, не стоило даже упоминать. Такими были две трети домов в Оглале, построенных чуть ли не во времена переселения индейцев. А для того, чтобы обустроить их как следует, семьям в резервации не хватало средств. Правительственное пособие, тяжёлый труд чернорабочих на чужих ранчо да выступления на родео — вот всё, чем могли заработать индейцы.
Певец прекрасно понимал, каково придётся здесь миссис Питерс — уж в её-то богатом доме были все мыслимые и немыслимые удобства. А тут…
— Здесь нет моего мужа, а это главное, — возразила женщина тихо, но твёрдо. Совсем как Кенни.
Певец снова подумал: до чего же сын на неё похож. Хрупкая, как тростинка, светловолосая, с огромными голубыми глазами, она и сейчас была красива, но выглядела измождённой, и ранние морщинки избороздили её тонкое лицо.
— Ты привёл нас в свой дом, — продолжала она, глядя на Певца с такой благодарностью, что тот опустил глаза, чувствуя, как скулы запылали жаром. — Рискнул дать нам убежище. Взвалил на себя такую обузу. Ты хочешь решить наши проблемы, а ведь я сама столько лет не смела этого сделать. И ещё извиняешься и говоришь про горячую воду и электричество! Да Бог с ними!
— Ещё про сортир, — ляпнул Певец и прикусил язык. — О чёрт… то есть, о Господи, мэм, я же просто нищий индейский бузотёр, и не могу предложить вам то, чего вы заслуживаете. Вы же леди!
— Ничего подобного, я родилась, выросла и осталась простой девчонкой с фермы, — спокойно возразила та, а Певец с тоской покосился на Кенни, который явно не собирался ему помогать. Он лишь стоял и блаженно лыбился, слушая, как его мама вовсю расхваливает Певца.
Вот же засранец мелкий!
Певец прямо взмок от неловкости.
— В общем, вон там будет ваша комната, мэм, если вас она устроит, — скороговоркой сообщил он.
Это как раз была та комната, где он вырос, где стояла его узкая койка, сколоченный дедом стол, табурет, и висела полка с книгами. А стены вместо обоев были заклеены плакатами с разворотов музыкальных журналов.
— Меня всё устраивает, — заверила миссис Питерс, пройдя туда и с любопытством осмотревшись по сторонам. — Здесь очень уютно.
Уютно? О Вакан, эта женщина говорила искренне!
Накануне Певец так намахался тут щёткой и тряпкой, что старый дом буквально засиял. Учитывая, что всё приходилось делать левой рукой, это был настоящий подвиг, которым он страшно гордился, и о котором ни Кенни, ни его мама, к счастью, даже не догадывались. Они наверняка считали, что порядок и чистота у Певца в доме — дело само собой разумеющееся. Между тем, если бы не помощь Марджи Храброй Медведицы, заметившей, как он мудохается у водопроводного крана во дворе, Певец бы сдался, послав уборку ко всем чертям. Со дня смерти деда, а было это почти год назад, он даже жил тут не так часто, в основном ночуя у друзей или в Центре.
Без деда дом казался ему пустым. Но теперь…
— Получается, что я выселила тебя из твоей комнаты? — встревожилась миссис Питерс, присев на скрипнувшую койку и растерянно глядя на Певца снизу вверх.
— Я… э-э… всё равно сплю вон там, — соврал Певец, указывая на большую комнату, через которую они только что гуськом прошли, и где стояла старинная двуспальная кровать, застеленная клетчатым пледом. На этой кровати он действительно спал — с девчонками, если их сюда приводил. Вообще это была комната деда. Здесь под потолком висели собранные им пучки сухих целебных и пряных трав, а у выхода на крыльцо была оборудована кухонька с рукомойником и печкой, топившейся углем и дровами. Ещё тут стоял деревянный стол и три табурета возле него. Всякое барахло и обувку Певец держал в чулане.
— Я буду спать на полу, — решительно заявил он. — А Кенни — на кровати, вы не беспокойтесь, мэм.