Они стояли на краю довольно большой поляны, даже, скорее, небольшого лесного поля или луга, и смотрели в ту сторону, куда ушли немецкие диверсанты. Там, вдалеке, на фоне лунного, но уже начавшего сереть, предрассветного неба чернела полоска леса, а над горизонтом завис ярко-желтый диск полной луны, который уже был готов нырнуть через несколько часов, а может и минут в этот самый лес…
- Нет! - Резко произнесла Леся.
- Что «нет», дура? Уходить надо!
- Нет! Нам нечего рассказать лейтенанту, Капа! - Девушка крепко сжала цевье своей «мосинки». - Мы так и не знаем сколько их!
- Много!
- А сколько это «много», Капа? Это «очень много», и «чуть-чуть»? Что мы с тобой видели? Следы? И ни одного фрица! - Она передернула затвор винтовки, досылая патрон в патронник, и решительно сказала. - У нас есть еще примерно час, чтобы вернуться к девчонкам… Поэтому я пойду и посмотрю! На ту сторону луга! Пять минут туда, пять обратно! Если ничего не увижу нового, то тогда будем возвращаться!
- Я тебе приказываю не ходить! - Проговорила Капитолина. - Нельзя туда!!!
- А ты кто такая вообще, чтобы мне приказывать? - Леся смело посмотрела в глаза подруги. - Ты даже не ефрейтор! Ты такой же боец, как и я! Рядовая Яровая!..
- Сизова…
- Сизова сейчас далеко, подруга! И она спросит с нас разведданные! И что мы ей расскажем? Что видели много следов? А чьих? Немецких? А на них что, было написано, что они немецкие? А может это наши какие-нибудь, а? Какой-нибудь отряд секретных «смершевцев», которые здесь уже охотятся за теми немцами а? Мы же не знаем ничего!!!
Капитолина думала несколько секунд, понурив голову, а потом подняла глаза и проговорила:
- Леська… Не ходи… Не доброе чую… - Проговорила она уже просительным тоном. - Когда отца в тайге росомаха насмерть порвала, я за сутки беду чуяла… И даже сердце болело… Как сейчас… И голова раскалывалась… Не ходи туда… Пожалуйста!..
Леся присела на корточки около подруги, погладила ее по голове и проговорила тихо:
- Да ты не дрейфь, сибирячка! Все хорошо будет! Я же бегом! Туда и сразу назад! - А потом улыбнулась хитро. - А чтобы ты меня так уж сильно не жалела, так я тебе скажу, как мне мой папка говорил, когда я рассказывала ему песню про то что у меня очень сильно болит голова и поэтому я не пойду в школу: «Это не страшно, Леська! Голова не жопа, на ней за партой не сидеть! Поболит и перестанет!»…
- Дура!
- Ага! - Улыбнулась одесситка. - Я хоть и спортсменка, Капа, но стреляешь ты лучше, чем я… Зато я быстрее бегаю! Сиди здесь, и прикрывай меня, если что… А я скоро!..
С этими словами Леся Мартынюк пригнулась в земле, и на полусогнутых, как их учили бегать еще до Присяги, на «Курсе молодого бойца», используя, говоря уставным языком «складки местности и естественные укрытия», а попросту от куста к кусту, стала перебегать луг…
«…Дура!!! Куда ж ты бежишь-то, дуреха! - Капитолина залегла у ствола крайнего дерева, и теперь во все глаза смотрела в спину удаляющейся подруги. - Вернись, Леська! Не надо! Не ходи!!!»
Да только разве ж можно было остановить мыслями эту бесшабашную одесситку…
Она хоть и пригибалась к земле, хоть и перебегала от куста к кусту, но делала это так стремительно, что со стороны казалось, что она просто-напросто бежит, как это делала не раз до войны, какую-то спортивную дистанцию…
Грациозная, изящная и легкая, как настоящая серна, на бег этой девчонки можно было просто засмотреться!.. И ее не портили не мешковатые галифе, ни гимнастерка надувшаяся парусом, ни грубые кирзовые сапоги, и ни даже винтовка в руке! Красоту, как говориться, ничем не испортишь!..
Видимо об этом же думали и те, другие, которые тоже наблюдали за этим стайерским забегом… Да только…
Не до красоты видать было наблюдателям… Не до эстетики женского тела…
В какой-то момент Капитолина, которая не отрывала глаз от своей подруги, увидела, как Леся вдруг резко остановилась рядом с очередным кустом, словно натолкнулась на стену, и медленно распрямила спину…
«…Ты чего? - Прокричала молча Капа. - Ты чего встала, дура? Прячься! Тебя же за версту видать! Прячься, Леська!..»
Да только было поздно…
Капа увидела, как метрах пятидесяти от ее подруги, а от нее самой метрах в двухстах, из большого, раскидистого куста выросли две мужские фигуры во вражеской форме…
- Говорила же я тебе, что это нелюди лесные! - Прошептала Капа, передернула затвор своей винтовки и прильнула глазом к прицелу. - Волки бешеные!.. Вурдалаки! Присядь! Присядь, дура! Я же их не вижу!!!
В том, что это были немцы, причем не простые, а именно парашютисты, было понятно сразу…
Одетые в теплое шерстяное прыжковое трико темно-серого цвета, поверх которого были надеты пятнистые, чуть ниже колен, бриджи и такие же пятнистые, в серых тонах, куртки, со множеством карманов, которые были чем-то под завязку набиты… В руках у них были немецкие автоматы…
Двое крепких мужчин медленно приближались к замершей от неожиданности Лесе, и автоматы в их руках были направлены прямо на девушку…
- Halte! Die H;nde nach oben! H;nde Hoch! Die Waffen zu werfen!!! - Проговорил один из немцев негромко.
А другой сделал на своем лице улыбку, и проговорил «ласково»:
- Gehe hierher! Gehe!..
Они приближались, а Леся все никак не могла выйти из ступора…
- Да отойди же ты в сторону, дура! - Рявкнула во весь голос Капитолина.
И этот одинокий возглас, словно стал сигналом к чему-то…
Леся резко вскинула свою винтовку, и выстрелила, почти не целясь - до немцев было уже меньше двадцати метров…
- Б-бах! Та-та-та-та! Б-бах!..
Винтовочные выстрелы и короткая автоматная очередь прозвучали почти одновременно… …Своим единственным выстрелом Леся «записала» на свой снайперский счет «своего первого немца» - ее пуля вошла точно в лоб, точно под срез каски!..
Первого и последнего…
Автоматная очередь перечертила девичье тело на косую, от плеча до бедра, и Леся стала падать на траву… Медленно… Так медленно, словно в кинопроекторе заела пленка и теперь изображение поплыло…
Второго немца уложила Капитолина… Точно так же, в лоб, и тоже под срез каски… И бросилась бежать сломя голову к своей подруге… …Всего одного взгляда, даже такой, неискушенной еще в людской смерти девушки, как Капитолина, было достаточно, чтобы понять, что Леся уже нежилец…
Всего-то четыре крошечных кусочка металла, выпущенные безжалостной рукой из автомата сделали непоправимое - одна из пуль, попала, скорее всего, в подключичную аорту, вызвав такое кровотечение, что уже весь верх ее гимнастерки был не защитного, зеленого, а темно-бурого цвета… Вторая пуля вошла точно в «солнечное сплетение» Леси, а третья и четвертая превратили в месиво ее печень…
Странно, но она была еще жива, когда Капа упала прямо перед ней на колени и приподняла голову:
- Как же это! - Прошептала сибирячка, и ее горло сдавили спазмы рыданий. - Что же ты наделала, Леся?
- Больно… - Прошептала смертельно раненная одесситка и улыбнулась. - А все-таки я раньше тебя, Кап…
Ее голова безвольно откинулась назад, а голубые глаза замерли и как-то сразу остекленели…
- Гады! - шептала Капитолина, понимая, что Лесина душа уже отлетела. - Га-ады-ы-ы!!! Я отомщу, Леська!!! За всех наших девчонок отомщу!..
И небыло в ее глазах слез!..
Высохли все! До капли! Так и не пробившись наружу…
Зато вместо них в эти минуты внутри Капы родилась жгучая, душащая ненависть… Да и вся Капитолина, наверное, в этот момент родилась заново… Теперь в ней жило одно единственное чувство - месть! И именно теперь она, если бы узнала, конечно, смогла бы понять в этом чувстве свою старшину Морозову…
Но небыло никого рядом, чтобы подсказать и направить, и…
Капа стала действовать на свой страх и риск…
Зная наверняка, как далеко ночью в лесу разносится звук выстрела, а еще, понимая, что эти двое убитых немцев могли быть только секретным дозором или разведкой, а все остальные диверсанты не далеко и наверняка захотят узнать, кто это тут нарушает покой предутренних лесных сумерек, она не стала больше мешкать ни секунды.