Постоянное напряжение из-за повседневной работы и пусков дало о себе знать. Начало пошаливать сердце, и вместо своего места в правом углу зала он оказался на больничной койке.
— До старта осталось десять минут.
Командир космодрома держит около уха трубку прямой связи с бункером.
— Нет готовности космического аппарата, — вслух повторяет он сообщение из бункера.
Пока ничего не вызывает волнения.
— Думаю, замешкались.
— До старта восемь минут, — голос по громкой связи.
— Ну как они там? — спрашиваю.
— Пока нет готовности, — отвечает и далее в трубку:
— Узнай, что они там медлят. — Это приказ «первому».
— До старта осталось пять минут.
— Готовности нет. Бегают все друг к другу. Выясняют.
Налице появляются признаки волнения.
— Есть готовность головного блока.
Ну, думаю, это уже легче. Космический аппарат входит в головной блок. Значит, получено «добро».
— Американцы не дали «добро», — обеспокоенно говорит Л. Т. Баранов.
— До старта осталось четыре минуты, — бесстрастный голос по «громкой» говорит всем, что все идет по плану.
Но мы-то знаем, что такое не иметь «добро» на пуск из-за неготовности аппарата. Это известно только очень узкому кругу технического руководства. Это не афишируется.
Напряжение нарастает с каждой секундой.
— Неужели сливать?! — только и произнес командир.
За этими словами тянется такой объем работ, что становится не по себе. Мало слить компоненты, нужно еще знать, что делать с ракетой. После гадких компонентов ее даже в монтажный корпус привезти — проблема. Нужно еще найти, почему не прошла команда готовности космического аппарата. Мысли бегают как шальные. А здесь еще плановые пуски через семь и двенадцать дней. Все может пойти кувырком.
— До старта осталась одна минута.
Лицо командира становится сосредоточенным. Он-то лучше, чем кто-либо, представляет, что последует за отменой пуска.
— Не успеют, — выговаривает командир, подытоживая происходящее, — что-то не в порядке. Наверное, придется сливать.
По условиям пуска за десять минут до команды запуска маршевых двигателей ракеты боевой расчет и руководитель должны получить разрешение на пуск от руководителя подготовки космического аппарата. Незадолго до этих злосчастных минут космический аппарат должен перейти на собственное электропитание от бортовых батарей. Без информации, подтверждающей это событие, запускать аппарат не имеет смысла. Он будет просто «болванкой».
Вот за минуту до старта, как у нас называют, «отмашки» от американцев не было.
— Тридцать секунд до старта. Все, отмены не избежать, — комментирует командир. На лице тревога. Он уже не может смотреть на ракету. Его мысли перекинулись на организацию работ в результате этой аварийной обстановки.
— Десять секунд.
— Все, отмена!
В этот момент вижу, что под ракетой появился ярко оранжевый клубок.
— Какая отмена?! Она полетела!
— Как?! — вскрикнул Л. Т. Баранов и резко повернулся в сторону старта.
В ночном небе появилось зарево, на старте из клубов дыма величаво начала свое движение ракета. Теперь ее остановить невозможно.
— Что будет?! — только и вымолвил командир.
А я как будто успокоился. Все будет хорошо.
Огненный след ракеты четко выделялся на фоне черного неба.
В.Л. Иванов, председатель межгосударственной комиссии, уже просит собраться в комнате заседаний госкомиссии. Нужно ехать, но мы ждем отделения головного блока. Репортаж идет своим ходом. Полет протекает нормально. Вот объявили, что головной блок отделился. На наблюдательном пункте очень шумно, хлопают в ладоши. Стартовики и ракетчики не скрывают своей радости. А нам, кто отвечает за работу разгонного блока, еще радоваться рано. Нужно ждать еще три часа. Разгонный блок должен еще два раза включиться, отработать заданный импульс и отделить на целевой орбите космический аппарат.
Прощаемся с Л. Т. Барановым: он — на госкомиссию, а мы к себе на площадку 254, где оборудована комната управления блоком и приема телеметрических сигналов.
Полчаса дороги. Вхожу в комнату.
— Уже несколько раз звонил Лопан директор программы из Центра Хруничева по запуску КА «Сириус». Просил позвонить.