— Мам, а можно я сама? — просительная гримаска на Юлином личике растрогала бы даже людоеда. — Нет-нет, не одна, я с Галей и Витой буду! Можно? Ну, ма-ам!
— А успеете? — дрогнуло родительское сердце.
— Успеем! — возликовала доча. — Мы бегом!
— Ну, давай… Сама.
— Ага!
Юльку как ветром сдуло. Только и слышно было, как девочка топочет, собираясь в «автономку». Вот и громкий возмущенный мяв донесся, и сразу — недовольный Юлин голос: «Разлегся тут…»
— Папусечка, мамусечка, чава-какава!
Рита не удержалась, вышла проводить, но дитё уже неслось к калитке — за оградой, как разноцветные поплавки, качались шапочки Юлиных подружек. Щебет, смех — и побежали ножки по дорожке…
Глядя в окно, мне даже взгрустнулось. Наблюдаешь, как растут дети, и поневоле разумеешь, что сам в это текучее время близишь старость…
Рита прижалась к моей спине, и я мигом смахнул печаль. Погладил руки, что меня обнимали.
— А я так и не пила кофе… — неожиданно созналась девушка. — Приготовила только. По-бедуински. Будешь?
Я развернулся, и притиснул Риту, засматриваясь на броское и нежное лицо, такое знакомое, родное, со вчерашнего дня не целованное…
— Чем дольше живу, тем лучше понимаю, какой же мне клад достался…
— Это ты мой клад… Будешь?
— Наливай!
Честно говоря, я не ожидал, что с нами повторится то, что творилось у Наташи. После той любовной феерии, что кружила нас в вихревом разноцветье эмоций, секс с обычной женщиной уже не слишком-то и влёк. Но разве суть в блаженном исступлении? Лично я обожаю прелюдию…
— Держи, — сладко улыбаясь, Рита протянула мне чашку жестом Евы, искушавшей Адама.
Я отпил. Почмокал, изображая знатока…
— Тот самый вкус, — сказал с запинкой.
Девушка тут же шагнула ко мне, прижимаясь.
— Тебе все еще неспокойно? Мишенька, поверь мне, пожалуйста! Я не притворяюсь, когда говорю, что у нас всё хорошо. Я нисколечки не унижена и, тем более, не оскорблена! Никакого смирения, горечи и прочих страстей со знаком «минус»! Я просто люблю тебя. Конечно же, ревность присутствует, но это же нормально! Да и сла-абенькая она у меня, до мотива преступления точно не дотягивает… — Рита тихонько рассмеялась, и заговорила, унимая улыбку. — Наташка нам даже звонить боится, стесняется… А я ей сама позвонила вчера… Она беременна!
Я поежился.
— Получилось все-таки…
— А ты будто и не рад… — девушка ласково провела ладонью по моей щеке.
— Я рад — за Наташу, — вытолкнулось у меня. — А вот за себя… Понимаешь, это тягостно — раздваиваться между женщинами…
— Раздваиваться? — Рита прыснула в ладошку, и рассмеялась вольно, запрокидывая голову. — Я тебе не рассказывала… В общем, там еще, в Гаване, когда мы помирились с Инкой, она сказала… Вот, говорит, как повезло Мише — сразу две жены! А потом притворилась серьезной, и добавила: «Лучше, конечно, три!» Ну, признайся — три же лучше одной? М-м? А я у тебя буду главной женой, хи-хи…
Мне стало понятно, что кофий подействовал, когда Рита со смехом сдернула с меня штаны, а затем, извиваясь, стянула свое платье.
С утра она гладила всякие галантерейные изделия, и постелила на буфете шерстяное одеяло, сложенное вчетверо. Вот на него я Риту и усадил — дыхание ее стало прерывистым, соски отвердели — стали будто незрелые виноградины, в глазах вращается горячая тьма…
Девушка тянулась ко мне, выгибаясь со стоном, а тут и меня накрыло…
…Час минул или больше, не знаю. Я ощутил себя лежащим на нашем любимом диване, а затем память вернулась полностью. Того экстаза, что выворачивал меня наизнанку у Иверневой, я не испытал, зато с Ритой мы занимались любовью очень-очень долго, в режиме нон-стоп. На кухне… почему-то в ванной… в спальне… и в гостиной. Вечный наш диван…
Я не обессилел, как давеча, хотя амурные подвиги здорово меня вымотали. Да и Риточку утомил… Хм… А веки у нее вздрагивают… Как и губы. Вот-вот улыбнется…
— Ты уже здесь? — спросила девушка тонким голоском.
— Туточки… Устала?
— Устала? Помнишь, ты когда-то писал стих, да так и не дописал?
— «Распустила чёрны волосы, да по белым плечам…» — продекламировал я, задирая палец: — В слове «белым» ударение на «Ы».
— Точно, это в начале! А в конце: «Изнемогла. Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…» Вот это про меня! — Рита вздохнула, отчего ее груди плавно поднялись и опустились. — Мишечка, мне еще никогда не было так хорошо с тобой, как сегодня! Ну, думаю, пора уже, давно пора, финита! А оно все длится и длится, а Мишечка никак не уймется… — интимно поцеловав меня, девушка села и потянулась, закинув руки за шею. — И не смотри так! Не вздумай даже! — она звонко шлепнула меня по голой попе, и задумчиво проворковала: — Надо будет повторить на выходных… Только Юлиуса отошлем к бабе Лиде, а то перепугаем ребенка! Я помню, как кричала! Ох, Мишечка, как же мне повезло с тобой… Хи-хи! Как же нам всем троим повезло!
— Опять дразнишься? — насупился я. — Отшлепаю.
— Не-а! — беспечно ответила Рита, тут же изобразив озабоченность. — Придется отгул брать… Нет, схожу! Придумаю что-нибудь… Только водолазку надену — у меня вся шея в засосах!
— И не только, — довольно ухмыльнулся я.
— А ниже не видно… Одеваемся?
— Ага…
— Приставать не будешь? Ну, Ми-ишка!
— Всё-всё, это я чисто платонически…
Часам к десяти мы с Ритой, наконец, разъехались. Она — в Госплан, я — в Институт Времени.
Тот же день, позже
Щелково-40, проспект Козырева
На работу я безбожно опаздывал, а потому и не спешил. Даже машину не взял, пошел пешком. Иду себе, словно на прогулке, и мысли, как бусины четок, перебираю.
Меня радовало сегодняшнее утро. Не одними лишь утехами молодецкими, а и теми переменами, которые, незаметно для меня, произошли в Рите. Они с Наташей второй месяц подряд видятся каждый божий день, то в Москве пропадают, то в Зеленограде — «Исида» здорово «распустилась», эволюционируя от идеи, скромного бутончика, до роскошного цветка, а РПГ-игра «Расхитительница гробниц» потихоньку обрастает великолепным софтом. Ну, за этим-то я слежу, присматриваю незаметно, а вот о чем Ритка с Наташкой все это время говорили тет-а-тет? Что или кого обсуждали?
Ведь и златовласка успокоилась, и черноглазка моя. Вон, Рита на днях, тоже утром за кофе, задумчиво так: «Ты был прав, Мишечка, любовь — это главное, основа основ. Вся культура выстроена на отношениях Его и Ее, весь Дворец Мысли и Духа! Разве первобытный Адам ради прогресса огонь добыл? Нет, это он для своей подруги старался, чтобы грудастой и малость лохматой Еве было тепло в пещере! Да и чем еще заниматься мужчине и женщине, если не любовью?»
«Науку пусть двигают! — строптиво возразил я. — И добиваются повышения производительности труда!»
«Пусть! — рассмеялась девушка. — Пусть двигают и добиваются — в светлое время суток! А вот ночью… Да и днем время зачем терять?»
И разве она не права?
Рассмеявшись, я прикрыл рот рукой, чтобы прохожих не пугать. Спорьте с нами те, кто утратил интерес и волю к жизни! Всё равно проспорите.
И на этой оптимистичной ноте я взбежал по ступеням НИИВ, толкнул стеклянную дверь под бетонным козырьком.
— Михаил Петрович! — изящно отмахивая рукой, ко мне тут же подбежала Аллочка, и затараторила: — Приходил товарищ Иваненко, просил вас зайти к нему!
— Удовлетворим просьбу непосредственного начальства, — улыбнулся я и, словно кофий по-бедуински все еще подмывал натуру, ущипнул стажерку за тугую щечку. Стажёрка податливо заулыбалась, а в ее глазах началась кристаллизация надежд.
«Не-ет, Аллочка, — подумал я, бодро взбираясь на этаж, — четвертая лишняя!»
Директор нашелся в своем кабинете. Он сидел за столом, откинувшись в кресле, и мечтательно глядел за окно.
— Дим Димыч, — ввалился я, — здрасьте! Вызывали?
— Скорее, звал, — тонко улыбнулся Иваненко. — Я в МГУ пересекся с Колмогоровым, академик просил передать вам свои расчеты, как он выразился… Держите.