Геннадий Вадимович захихикал, видимо вспомнив эпизод из книги Фёдор, свет Михалыча, и очки в тонкой оправе из золотого метала, от смеха заплясали на его носу. Закончив смеяться, он снял очки, достал из кармана белоснежного халата, такой же белоснежный кружевной платок, и начал протирать стёкла, приговаривая:
— Любезно прошу простить, меня душенька-Оленька, за столь неуместный смех... напомнили вы мне, голубушка, о былых временах, когда мы с... — призрачный доктор торжественно водрузил очки на нос и снова подмигнул, — не будем, милочка, нарушать врачебные секретики-с... знаете ли, дорогушенька, в нашем заведеньице-с не принято имена-фамилии вслух произносить. Про Фёдор свет Михалыча, я тоже не сказал бы вам, если бы его милость в нашу клинику попали-с. А так, встречались мы с Фёдор Михалычем на рауте в стольном граде Москве. Презанятнейший раут был, скажу я вам, душенька-Оленька. О чём мы только беседы не вели: и о жизни, и о политике, и... о простом житейском счастье... — призрачный доктор внимательно посмотрел на Ольгу, — точно! Вы же тоже, милочка, о счастьице размышляли-с в дневничке! Покорно прошу простить меня, душенька-Оленька, — Геннадий Вадимович приложил руку к груди и сделал уважительный поклон, — это ваши завитушечки в буковках меня отвлекли!
Девушка внимательно слушала доктора-призрака. За время нахождения в клинике, она уже поняла, что Геннадий Вадимович приходит не ко всем подряд. Кто-то только видел неясный силуэт доктора, бродящего по больнице заложив одну руку в карман, а вторую – за лацкан белоснежного халата. Другие слышали только еле различимые голоса, казалось доносящиеся из стен. Третьи разговаривали с кем-то невидимым. Для многих с лечением видения прекращались.
В первое время она тоже приписывала посещения призраков старой больницы к галлюцинациям. После ряда обследований, живой и настоящий доктор Александр Николаевич, уверил, что в её случае это точно не галлюцинации. Да и библиотекарь рассказывала, что клиника, в которую Ольга попала по чистой случайности, входит в списки самых загадочных и мистических мест, обросших многочисленными городскими байками и легендами.
Вот и сейчас Ольга ловила себя на мысли, что Геннадий Вадимович пришёл к ней, чтобы вытащить из глубин подсознания, какую-то важную информацию. То, что она, возможно и сама знала, но... боялась принять.
— И что же такое "счастье"? — Спросила девушка уже смелее, пока доктор не растворился в воздухе, или они снова не отвлеклись на бесконечные проделки Андрюшеньки.
— А знаете-с, дорогуша, — с видом Пифагора, восклицающего "Эврика!", произнёс Геннадий Вадимович, — раз мы с вами сегодня вспомнили про Фёдор Михалыча, давайте-с узнаем мнение творческого человека! — Он театрально выдержал паузу, глядя на недоумённое и испуганное выражение её лица, — Ах, Оленька, ах голубушка, да не пугайтесь вы так! Ни Фёдор Михалыча, ни Сергей Алексаныча мы позвать не сможем... они-с в другом месте, далеко отсюда. Когда я говорил о творческом человеке, я имел в виду нашу драгоценнейшую Аллочку!
Девушка облегчённо вздохнула. Непонятно почему, но вероятность встретиться с маститыми писателями, пусть даже и прозрачными её пугала. И не потому, что они призраки. В детстве она мечтала быть корреспондентом, который ездит по всему миру и ведёт репортажи из эпицентра событий. Мечта не реализовалась и, возможно, именно поэтому встреча с состоявшимися публицистами и стала бы... болезненным напоминанием о её собственной профессиональной нереализованности.
Ольга непроизвольно смахнула с ресниц... то ли пылинку, то ли слезу... После того как она подняла глаза, увидела грациозно сидящую на колченогом табурете Аллочку. Что это? Геннадий Вадимович не позвал балерину, как обычно, это делал? Или девушка настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила появления гости?
— Аллочка, милочка вы наша, — между тем продолжал он вытирая очки от невидимых пылинок, — мы тут с Оленькой заговорились о творчестве и счастье-с, вот и решили-с, вас позвать, как самого творческого человека!