В отличие от живого и деликатного Александра Николаевича, доктор из прошлого не назначал точное время для консультаций – Геннадий Вадимович появлялся неожиданно, без предупреждения и настаивал на немедленных ответах. Хотя нет. Он ничего не требовал, не просил, не выражал желаний он... просто в мягкой и шутливой форме затрагивал в душе девушки какие-то тонкие струны так, что ей самой хотелось отвечать. Искренне и честно отвечать.
Возможно это тоже был самообман, связанный с тем, что доктора-призрака, как выразился как-то Александр Николаевич "уже давно не было в живых". А значит, он уже чисто физически не мог случайно кому-то "проболтаться" о её состоянии, или передать посторонним суть их разговоров.
— О чём вы, голубушка, так надолго задумались? — Прервал размышления девушки Геннадий Вадимович, — будьте так любезны, а поразмышляйте-ка, милочка, вслух.
Ольга не хотела думать "вслух", особенно о своих страхах по поводу Александра Николаевича, поэтому продолжала молчать. Геннадий Вадимович, в свою очередь, тоже не собирался сдаваться.
— Ну, право, Оленька, — с разочарованием говорил он, — мы же с вами уже давно знакомы, а вы... Ну, право слово, так подозрительно неразговорчивы, что я уж начинаю сомневаться правильно ли мы вам с коллегой костылики то в виде таблеточек подобрали?
Она упорно молчала. И на подсознании понимала, что молчит не потому, что не хочет, а потому что не может... психологически не может. В голове, голосами родственников и знакомых, как молотом стучало: "молчи, а то опять чушь будешь нести!".
— О, у меня гениальнейшая идея, — воскликнул Геннадий Вадимович и поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем, — а позову-ка я нашего Андрюшеньку! Сдаётся мне, что вы, милейшая Оленька, заблудились в дебрях собственного подсознания! И пытливый мозг одного из самых наших опытных пациентиков будет для вас, ой, как кстати!
Ольга молча наблюдала, как Геннадий Вадимович открывает окно и кричит сквозь прутья решётки куда-то вниз:
— Андюшенька, свет наш ясный, зайди-ка к душеньке-Оленьке! — И добавил уже обращаясь к ней, — скоро придёт Андрюшка. Наверное, опять, обормотище эдакое, в подвал залез и новую теорию сочиняет. Снова баба Глаша жаловаться будет, что он формулами стены исписывает! К слову, Оленька, а вы уже видели его математические художества?
Она отрицательно покачала головой.
— Загляните-ка на досуге в подвал седьмого корпуса, там он, подлец, таится от бабы Глаши.
В палату вошёл растрёпанный молодой человек с неровно застёгнутыми пуговицами на рубашке и следами меловой пыли на пальцах и штанах. Вероятно, именно о брючины Андрюшка и вытер грязные руки, перед там прийти.
— А вот и Анрюшенька голубчик к нам пожаловали-с! — Воодушевлённо встретил гостя Геннадий Вадимович, — Милок, закавыка у нас с Оленькой случилась! Задаю я, значит, голубушке нашей вопросики, а она молчит! Будь добр, касатик, поговори с нею на одну из ваших молодёжных тем. А я, старик, так и быть постою в сторонке и послушаю вас.
— Ольга, — очень серьёзно начал Андюшенька, — а Вы ч-ч-читали к-к-книги старины Б-б-берни?
— Кого?! — От неожиданности и удивления Ольга чуть ли не перешла на крик.
— Б-б-берни... — уточнил Андюшенька и от смущения стал заикаться ещё сильнее, — Б-б-берни Уэллса. Н-недавно я н-нашёл в п-п-п-подвале пе-пе-первый эк-к-к-земпляр ро-ма-мана "В-в глубь в-веков". К-к-к-как г-г-г-говорит Ге-ге-ген-надий Ва-ва-вадимыч, п-п-презанят-т-нейшая в-ве-вещица п-про ма-ма-машину в-в-времени...
Ольга внимательно слушала, как молодой человек, заикаясь старается пересказать историю "презанятнейшей вещицы". Сюжет казался ей очень знакомым. Даже мысль промелькнула, что она уже когда-то читала эту книгу... Возможно в другом переводе или другой адаптации?
— Так, это ты, оболтус, стибрил со стола книгу?
Возмущённый оклик Геннадия Вадимовича прервал размышления Ольги и пространный пересказ Андрюшеньки. Оба, как по команде повернули голову в сторону негодующего призрачного доктора, который и не думал успокаиваться. Наоборот, распалялся всё больше:
— Лежал, значит-ца у меня томик на столе, почитывал я его на досуге, а тут глядь, а томика-то и нет! Признавайся, Андрюшка обормотище, — допытывался доктор, — ты книжицу со стола втихаря умыкнул?
— П-п-по-милуйте, ува-ва-ва-жаемый Ге-ге-ген-надий Ва-ва-ва-ва-димыч, — ещё больше заикаясь оправдывался Андрюшенька, — че-че-чес-ное с-с-лово, в п-по-по-двале в к-к-ка-коробке на-на-на-шёл!
— Кто же тогда-с свистнул-то книжицу? — доктор озадаченно воздел руки вверх, — Аллочка, или баба Глаша? Сдаётся мне, догадываюсь я чьих это шаловливых ручек дело... — и задал вопрос, повернувшись к глухой стене, — А скажите-ка, мне милейшая Глафира Антоновна, книжицу с моего стола такую, с потрёпанной тиснённой золотом обложечкой, не вы брали-с?