Со временем напрасные рассуждения о бракосочетании в нём стали утихать, на их смену явились более важные и насущные раздумья, всё более нарушая его душевный покой.
Глава девятая. Лилия в терниях
Миролюбов встал возле пешеходного перехода, ведущего на другую сторону улицы, ожидая, когда зажжется зеленый цвет светофора и можно будет безопасно продолжить путь домой. Под его ногами бродят голуби, кормясь пешим ходом, и как у них заведено, порою заходят на проезжие дороги. Так и поступила одна голубка, она дошла до середины дороги, и остановилась, чувствуя себя в безопасности. И вправду, движущихся машин не наблюдалось, ведь дорога в данное время не особо оживлена транспортом. Но тут произошло неожиданное. Некий чёрный автомобиль показался вдали. Скорость его была настолько велика, отчего последующая трагедия произошла в течение нескольких секунд. Автомобиль приблизился к пешеходному переходу и в скоростном движении сбил голубку. Та успела взлететь, но поднялась на расстояние меньше полуметра от асфальта, отчего передняя часть автомобиля ударила птицу, и та уже погибшая отлетела безжизненной тушкой на другую сторону дороги. Сначала Миролюбов ужаснулся, видя всё это, затем ему стало грустно. Он смотрел на то, как десятки маленьких перьев парят в воздухе. А ведь тем автомобилем управлял человек, который нарочно сбил птичку, убил творенье Божье. Если бы он ехал медленнее, то голубка бы успела улететь. В таких расстроенных чувствах Миролюбов вернулся домой, понимая, что он мог бы её остановить, не позволить голубке выйти на дорогу, но, к сожалению, о том тогда он даже и не помыслил. Потому корил себя за недальновидность и несообразительность, за медлительность ума.
В Целомудровой Анне после речей Миролюбова поселилось некоторое борение, двоякое чувствование заняло её мысли и мечтания. Постепенно Миролюбов перестал быть для неё нравственным ориентиром, ей словно кто-то внушал, что её друг на самом деле простой трус с изрядной долей инфантильности в душе, или же просто эгоист. Подобные стандартные мысли посещали всех, кто когда-либо был знаком с Миролюбовым, однако Целомудрова не окончательно приняла их навязчивую неправду, она видела в оном человеке свет невинности, которую в других не увидеть. Однако её манила соблазнительность мира сего, ей очень хотелось не отвергнуть мир, а познать его, познать тайные удовольствия. Вот почему женщины слабы, потому что легко соблазняются и трудно меняются, если женщина оправдала для себя какой-либо грех, то её уже не переубедить, умственная недальновидность не позволит ей образумиться.
Подобно и Целомудрова умышленно познакомилась с мужчиной, который был явной противоположностью Миролюбова во всех взглядах на жизнь. Ей захотелось познать – а каков он, обыкновенный мужчина средних лет. Любопытство снедало её, запретный плод манил и искушал её всеми своими обольстительными навыками. Тогда на жизненном примере она удостоверилась в словах Миролюбова. И вправду оказалось, что христиане разделены. Одни читают Евангелие, видят заповеди Божьи и, познав их истинность, начинают исполнять их, начинают жить по-христиански, из-за этого отдаляются от мира, становятся чуждыми людьми для общества, и окружающие их люди воспринимают поведение сих истинных христиан за слабость, неуверенность, неуживчивость. Другие прочтут Евангелие, и поймут, что, не утратив уважение мира и мирские блага, им так праведно жить, не удастся. Тогда они решают жить по-христиански частично, значит, что-то будут исполнять, а что-то нет, главное для них станет участие в церковной обрядовости. И тогда люди по сей внешней форме обрядоверия, примут их в свое общество, ибо и в церкви зачастую одобряют не подстрочное исполнение заповедей, но общественное объединение занятое каким-либо делом. Так и поступил Алексей Вольнодумцев, он решил быть церковным христианином и в то же время светским мужчиной. Его понимание христианства ограничилось церковной жизнью, он пел в церковном хоре, добросовестно без страха и трепета участвовал в таинствах церкви, ибо для него сие стало обыденностью и привычкой. Надо раз в месяц причащаться, значит надо, за то внешнее действо его обязательно похвалят священники и прихожане. В то же время быть миролюбивым девственником он не хотел, он желал быть мужчиной с мирской точки зрения, потому и блудил, и пьянствовал, и мог ударить обидчика за оскорбление. В том он не каялся на исповеди, ибо в том греха не видел, но за те дела получал много похвалы со стороны мирского общества. Ему удалось служить двум господам, и церкви и миру, вот только Богу он нисколечко не служил. В том нет ничего удивительного, то распространено, то стало традицией. Ведь церковь охотно с подобострастием сообщается с мирской падшей властью, либо оправдывает мирские греховные законы. При обширном кровавом гонении на церковь ещё может воспротивиться, но в мирное время жиреет на государственных харчах. Потому-то Алексей, так живя, вовсе перестал читать Евангелие, о заповедях Божьих он вовсе позабыл, его Богом стал храм, а заповедями стали церковные уставы и правила. В том его поддерживали, говоря, что, дескать, без церкви христианину не спастись. Впрочем, о грехах у него было своё мнение, которое разделяли многие его друзья. Он считал, что заповеди насчёт половых отношений относятся только к монахам, к мирянам он прилагал другую нравственность, вернее безнравственность. Он разрешил себе и другим мирянам блудить, вне брака блудодействовать и тайно сожительствовать, потому что в познании женщины он находил силу мужчины, чем гордился и похвалялся. Затем сие стало для него обыденностью. Все так живут, почему же мне быть другим – малодушно думал он. Помимо сего, он ещё одобрял воинство, ему нравилось оружие и он не находил ничего дурного в защите собственной страны. Насилие он не считал грехом, когда оное насилие творится ради обороны своего государства или своей семьи. В общем, он хотел быть обыкновенным мужчиной средних лет, приближающимся к тридцатилетнему возрасту, в то же время он хотел быть номинальным христианином, внешне исполняющим церковные предписания. Его понимание христианства было уродливым, искаженным, вернее он и не был никогда христианином, он причислял себя к церковным кающимся грешникам, которые каются только в том, в чём видят грех с точки зрения общества, а не с точки зрения Бога. Потому и каются частично, живут частями, немного так, немного иначе. В них нет стремления к праведности, к иномирности, тот подвиг святости они поручают другим людям. Причем оных людей нарекут святыми, только тогда, когда жизнь оных святых будет одобрена церковью, а вне церкви, святых, словно не существует.