— Да ты ее и не пробовал, выпей.
— Нет, не буду.
— Нюня — ты и есть нюня! — решительно сказал Гриша и, опрокинув в рот рюмку, густо побагровел.
— Вот, даже и она выпьет, девчонка, — проговорил он, завидев проходившую Лину, и позвал ее: — Иди, Линка, сюда! Вот, выпей, а он боится…
— Да я же совсем не хочу! — сказала Лина и отступила, но Гриша, еще бурый от водки, схватил ее за руку и крикнул:
— Пей, тебе говорят!
— Ну нет, этого я не позволю! — вдруг побледнев, крикнул Павлик и быстрым движением выбил из рук Гриши рюмку — Ты пей сколько хочешь, а девочке нельзя.
Должно быть, вид у Павлика был очень решительный. Гриша оглядел его с ног до головы и, проворчав: «Вот несичка!» — пошел из буфетной. Зато Лина поглядела на Павлика с испуганным изумлением. Она, видимо, не могла себе представить, что можно быть непокорным Грише, и была поражена, что решился на это маленький и что большой уступил.
— Вот вы какой, я не знала! — проговорила она Павлику, вовсе не скрывая своего удивления, и прошла дальше, блеснув на него своими отемнившимися глазами.
Потеплело от этого взгляда на сердце Павлика.
«Она посмотрела на меня», — сказал он себе и улыбнулся. Ужасно захотелось попрыгать, но это могли увидеть.
Он шел в спальню со светлым чувством довольства и все улыбался. Он сознавал себя сильным, сознавал, что сделал какое-то хорошее дело и что его за это мило поблагодарили.
Та, у которой в волосах алел бантик, которая все время смотрела на Гришу влюбленными глазами, сказала ему: «Вот вы какой!» — точно впервые у нее открылись на Павлика глаза.
«Вот вы какой», — повторял Павел и улыбался. Это сказала она, кузина Лина, она заметила это, и теперь Гриша уже не так велик для нее.
«Вероятно, однако, он сердится, — подумал еще Павел про жестокого кадета, — надо быть готовым ко всему».
И потому ли, что в душе его было гордо и сильно, или для того, чтобы быть именно готовым ко всему, достал Павлик из-под подушки подаренный дядей Евгением кавказский кинжал и подошел с ним к сидевшему на крылечке Грише:
— А есть ли у тебя такой кинжал?
Мельком он заглянул в лицо Гриши: какое оно? Не опасно ли отдавать ему оружие? Но Гриша нисколько не сердился. С улыбкой знатока, солидно забрал он в руки Павликов кинжал, осмотрел его внимательно и вернул, сказав:
— Кинжала такого у меня нету, но зато есть барабанщиков тесак.
— Это что же за барабанщиков тесак?
— А это такой меч, который носят барабанщики. Мне его бабушка подарила. А у деда был знаменщик Федор Арсеньев, и от знаменщика достался дедушке тесак.
Павлик чувствовал, что хорошо было сказано, обстоятельно и крепко, никто не оставался внакладе: тоже ведь тесак.
По вечернему небу плыли светлые серо-зеленые тучки. Желтое облако пыли висело за садом над улицей, пронизанное последними огнями зари. Мычало и ревело, блеяло и мемекало возвращавшееся в деревню стадо, и отчетливо гремели в воздухе удары пастушьей плети. Вот дудка заиграла жалобно и нежно. Стадо проходило дальше, шумы стихали, а дудка все наигрывала слышнее, точно за купами кустов присоседился с тростянкой пастушонок и дудит. Стало на сердце милее и тише. Кротко стало. Захотелось говорить тихие, кроткие, красивые слова.
— Я у тебя рюмку выбил, Гриша, ты меня извини, — сказал Павлик просительным голосом. — Но ведь так не надо, чтоб девочки пили, я и думал, что…
— Все что глупости, — ответил Гриша, ни говорил не резко, — видно, тростиночка пела в его военной душе. Водка нужна каждому военному человеку, потому что как холодно, — он и согрелся.
— Да разве тебе было холодно?
Вопрос был поставлен так чисто, невинно и в то же время крепко, что Гриша потемнел до самой шеи и крякнул:
— Ну нет, мне тогда не было холодно… но надо привыкать.
Не слышно за обоими появилась кузиночка, и вместе с куклой Марьей Михайловной, уже готовой ко сну.
— О чем это вы здесь разговариваете? — спросила она и присела на крылечке, положив куклу подле себя. — А большие все не возвращаются. Пришел какой-то офицер и все смеется.
— Это, наверное, дядя Евгений, — поспешно сказал Павлик и обратился к Лине: — Разве вы не знаете его?
— Нет, я не знакома, — ответила кузина Лина и зевнула, прикрывшись ручкой.
Гриша между тем завладел куклой и стал, по своей привычке, ее раздевать.
— Оставь ее, — сказала Лина, и, под удивленным взглядом Павлика, переложила Марью Михайловну на другую сторону. — А кто такой этот дядя Евгений?
А он живет тут же за лесом, рядом с нами. Он скоро будет полковником.
— Я очень люблю военных, — добавила Лина, и вновь потемнело на сердце Павлика.