— Нет, жестко отвечает Павлик и бледнеет. Мы спали плохо, мы совсем не спали, нас всю ночь ели клопы.
Мать вскидывает опечаленное лицо на своенравного сына, а щеки Александры Дмитриевны синеют и пухнут, и она говорит, поднимая брови:
— Скажите пожалуйста! А ведь никто не жаловался… Неужели клопы?
За чаем Павлик посматривал на всех очень недоброжелательно, даже на Лину.
Она вышла к чаю еще более разряженная, даже незаметно завитая, и оглядывала Павла с чуть приметной улыбкой. А он хмурился и прятал глаза и думал: «Да, вот ты нарядна, и в волосах ленты, и на рояле играешь, а каждую ночь в твоих подушках клопы».
Ужасной мерзостью, тупым запустением и грубостью веяло от этой сонной деревенской жизни. И все казалось ему в тот день ненастоящим: и самовар, и рояль, и ласковые речи хозяйки, и ее волосы, и зубы. Все было поддельное, все поддельное, только снаружи было прибрано, только напоказ глядело.
Он был рад, когда кончилось чаепитие и можно было встать из-за стола.
33После обеда весь дом, по обыкновению, засыпает, и Павлик сидит над картинками в столовой один.
Помявшись, сообщив что-то насчет сердцебиения, ушла в свою спальню Александра Дмитриевна; прилегла в саду, в беседке, и не спавшая ночью мама, и кузина Лина ушла к себе в антресоли, а Гриша без церемонии объявил, что пойдет вздремнуть на сеновал.
Затихло и на кухне; прекратились звоны посуды и перебранка. Бесчисленных псов спустили с веревок и цепей. Теперь подойти невмочь не только вору, даже Павел боится по двору пройти.
Он сидит перед раскрытым окном, обращенным в садик, и смотрит на частокол забора. Тучки плывут по небу, жаркие, распаленные, с обтаявшими краями; птицы возятся лениво и сонно в акациях и березах.
«Какой сад пустынный, какой заброшенный, — думает Павел. — Неужели Линочка цветами не интересуется… Или у нее нет денег, чтобы цветов купить?»
Одна-разъединая сереет посреди подорожника клумба. Земля в ней обожжена солнцем и выгорела, кажется серой. Пусто и одиноко смотрят головками отцветшие, сохнущие маки; два подсолнуха опустили пожелтевшие шапки, цветет розовыми цветами какая-то жирная крапива или репейник — что-то колючее, лохматое, мерзкое. Вот тебе и сад.
«А скучные люди живут в деревне, — думает дальше Павел. — Вот тетка Анфа. дядя Евгений, вот Александра Дмитриевна, учительница с мужем… Неужели уж никому в голову так и не приходит цветы перед домом посадить?..» Павлик — мужчина, ему бы не так пристало заниматься садами, а вот тетка Анфиса, Ксения Григорьевна, Дина?.. Ведь их-то уж должно бы красивое привлекать.
В боковое окно видна на бугорочке лавочка. «Бакалейная торговля, а с этим и вино», написано на вывеске. Что вино с «этим», и без того видно: около крылечка валяются вповалку пьяные, в лопухах па траве, и их головы обнюхивают собаки. Не думал Павел, чтобы в деревне было так безобразно. Как понравилась она ему сначала, как воздух был свеж и вкусен, как галки кричали немолчно, и какой радостью взмывало на сердце от этого всего… «А может быть, в деревне и точно все хорошо, и все гадкое к ней люди приделали», думает Павлик и хмурится. Хрр… хрр… — доносится из спальни хозяйки. «Ну как это же безобразно! Зачем люди храпят?» Примечал Павел, что храпели по большей части сытые и раскормленные люди. Вот мама никогда не храпела ночами, а тетку Анфу усади только в кресло, она тут же, как боров, заверещит, Странное хрустение разносится по дому, по лестнице и антресолям. В комнатах так тихо, что каждый звук удваивается, а это, слышно, направляются кверху босые ноги. Кто же это идет к Линочке? Ведь она тоже спит.
Теперь Павел вспоминает, что он совеем, в сонной одури дома, забыл о кузине. Неужели она тоже спит после обеда, неужели к этому приучили и ее, эту розовенькую барышню со светло-серыми глазами? Вспоминает Павлик про полоску на ее затылке, и приятно становится думать об этом проборе. Так бы взять осторожно се косички в руки и тихонечко их погладить, приложив к щекам, или поцеловать. Так чисто поцеловать, тихонько, как жавороночка, поцеловать и уйти. Но вновь западают в голову мысли о виданном ранее, и чистые, наивные, радостные мечтания словно тмятся и сереют. Да вот, разве не видел он ее странной и покорной любви к грубому кадету; разве это не унижало ее?
Теперь уже явно треснуло наверху над головой Павлика. Кто-то борется там или возится, вот упало что-то и покатилось, должно быть подсвечник, потом шепот раздается, а может быть, это не шепот, а крики, только книзу доносится, будто похоже, что шепчут.
«Кто бы это мог быть там, у Лины?» Поднимается от окна, тихонько идет по деревянной лестнице к антресолям, так тихонько, как шел перед ним кто-то, и все наблюдает: похожи ли звуки его поступи па те, которыми лестница перед этим наполнялась.