— Спасибо вам, Петр Алексеевич, я знала это, — негромко молвила Павликова мама.
Чай кончился, дети повели своего гостя показывать ему комнаты, а взрослые перешли в гостиную.
Павлика взяли под руки две младшие, Катя и Лена, но подошли гимназисты и оттащили девочек за косы.
— Он мальчик, очень ему с девчонками интересно! — сказал Стасик и, обратившись к брату, добавил: — Я думаю, надо ему прежде всего показать дедушкино ружье.
— Вот глупости! — Олег пожал плечами. — Ты думаешь, он не видел ружей в деревне. По-моему, надо прежде всего залезть на чердак, посмотреть, сколько там голубей.
Однако решили предварительно осмотреть комнаты.
— Все дети спят наверху, и я с ними! — сказал Олег и повел Павла но каменной лестнице во второй этаж.
Около лестницы была девичья, и там подле зажженных у киота лампад молилась горничная.
— Васена, это Павлик! — объявил одной из них Олег и потащил своего гостя дальше.
Верхний этаж был весь выкрашен масляной краской, было там всего пять комнат: в одной жила суровая бабка Прасковья, в четырех остальных — дети. Старшие занимали особые комнаты: Олег и Нелли; Катя и Лена жили вместе, Стасик спал с нянькой Авдеевной.
Большая изразцовая лежанка находилась в комнате Олега.
— Здесь я учу всегда гимназические уроки! — сказал он Павлику. — Зимою она топится, и сидеть бывает тепло.
Старая нянька подошла к ним и присела в кресле.
— Нахлебник, что ли? — спросила она и почесала за ухом вязальной иглою.
— Не нахлебник, а Павлик, и ты, нянька, дура! — сердито крикнул Олег. Он покраснел, напыжился, глаза его были злые. — Ты уйди и нам не мешай.
Нянька еще раз взглянула на Павла с любопытством и, точно послушавшись, вышла, шаркая туфлями, а Олег стал показывать Павлику фотографии своих товарищей по гимназии.
— Это Торсункин, это Зыков, это Шрамченко-Криницкнй, он первый ученик, — рассказывал он, а Павлик смотрел фотографии и думал, что у няньки злое и угрюмое лицо. «Она назвала меня еще нахлебником… Разве я нахлебник? Я родственник, — думал он, — а нахлебники бывают чужие».
— Ты у нас сегодня и останешься? — спросил Павлика подошедший Стасик, но раздались шаги, появилась мама в сопровождении тети Фимы и объявила, что пора отправляться навестить тетю Наташу.
— Я вижу, что они все уже подружились, — сказала тетя Фима. — Непременно приходите завтра обедать… Ты придешь, Павлик?
Павлик посмотрел в ее прекрасные глаза и ответил, ничуть не колеблясь:
— Приду.
39Они переходят улицу и попадают в другой дом — к тете Наташе.
Этот дом меньше, но выглядит уютнее. Комнаты все завешаны картинками, фотографиями, веерами, иконами и походят больше на магазин. Особенно понравилась Павлику гостиная с белыми колоннами; в ней было много зелени, цветущих деревьев, стояли по углам статуи, изображавшие девушек и стариков. Одно было нехорошо: девушки были совсем голые; вероятно, от этого они большею частью сидели сгорбившись, стремясь закрыться волосами. Большие бутыли с наливками были расставлены по окнам; это не очень подходило к статуям, но на одном окне Павел увидел и аквариум с красными глазастыми рыбками и примирился.
Тети Наташи случайно не было дома; гостей встретил ее муж, Василий Эрастович, военный капельмейстер, и встретил так приветливо, точно Павлика с мамой ждали давно. Он так и сказал:
— Мы уже давно вас поджидаем, Елизавета Николаевна, а Ната только выбежала на минутку.
И здесь также шипел на столе самовар. Хоть и не хотелось Павлику пить, а пришлось и здесь выпить чашку. Разливала чай дальняя родственница тети Наташи, институтская пепиньера Зоя Никитична, или Зайчонок, как назвал ее дядя Василий, горбатая девушка с очень тонкими аристократическими чертами лица и с печальными голубыми глазами.
— А вот мои Кисюсь и Мисюсь! — сказал дядя Василий и широким жестом указал на вошедших двух девочек в розовых платьицах с голыми, тоже розовыми ножками. — Они у меня близнецы, — добавил он, а девочки сделали книксены перед Елизаветой Николаевной, которая стала их целовать.
— Ба, Павляус! — раздался голос из прихожей, и в широкой шляпке с яркими цветами вошла в столовую тетя Ната, сама широкая и розовая, как ее шляпка.
Положительно в ее доме все было проще и уютнее. Совсем просто и весело держался дядя Василий, девочки сразу как-то особенно доверчиво ухватились за Павлика, причем каждая завладела его рукой, да так и сидели. «Только одно: зачем опять «Павляус»?» — сказал себе Павел, а к нему уже подбежал двенадцатилетний кадетик Степа, сын тети Наты, и спросил его:
— Разве ты Павляус?