— Нет, я не Павляус, а Павел, — серьезно ответил Павлик.
Тетя Ната как-то быстро взглянула на него и добродушно рассмеялась.
А это я Павлику, Лизочка! — сказала она и начала разворачивать один пакет за другим, и оттуда показывались книжки, ящики с красками, грифельная доска, яблоки.
— Как? Это все мне? — изумленно спросил Павел. Но он еще больше удивился, когда выбежавшие на минутку в другую комнату Кисюсь и Мисюсь сейчас же появились перед Павликом и стали подавать ему разные игрушки: плиты, паровозы, пеналы, говоря наперерыв:
— А это мы тебе, Павлик, это мы тебе!
— Наточка! — за молилась Елизавета Николаевна. — Да что это? К чему?
Но детей никто не останавливал. Тетя Наташа и ее муж только улыбались.
«Ну какие они добрые! Какие добрые!»
Чай и затем обед прошли незаметно; стало уже смеркаться, когда мама зашла в детскую за Павликом, разыгравшимся с детьми так непринужденно, точно он был знаком с ними уже много лет.
— Пора, Павлик, ехать к бабушке, — сказала мама, и Павел поднялся огорченный.
Неожиданно для себя он проговорил вслух:
— Так скоро? — и так опечаленно, что тетя Ната и мама рассмеялись.
— Непременно приходи к нам, Павлик, играть каждый день! — сказали в один голос Кисюсь и Мисюсь.
Было поздно, следовало торопиться, и Елизавета Николаевна наняла извозчика.
— Мы так заговорились, бабушка может обидеться! — говорила она, а Павлик думал: «Отчего мама не отдала меня на житье к тете Наташе? Вот бы весело было!»
Точно угадывая его мысли, мама склонилась к нему и спросила, улыбаясь:
— А тебе, кажется, больше понравилось у тети Наты, маленький?
Павлик отвечал кивком головы. Его рот был набит карамелями, а руки перегружены подаренными игрушками.
— Значит, было бы лучше, если бы я тебя к тете Нате отдала?
Но Павлик вспомнил о прекрасном лице тети Фимы и проговорил убежденно:
— Нет, и тетя Фима хорошая! Очень хорошая!
— Я рада, что тебе везде понравилось, — сказала мама, и лицо ее просветлело. — Они в самом деле обе очень добрые!
И сейчас же перед глазами Павлика нарисовались: угрюмая маска бабки, сухое лицо старой няньки, и он, не сдержавшись, спросил:
— А бабка Прасковья?
Лицо Елизаветы Николаевны слегка потемнело.
— И она хорошая, только она, Павлик, всегда резко говорит.
А их нянька назвала меня нахлебником!
И опять потемнело лицо мамы, и она проговорила негромко:
— Это она, маленький, сказала без зла.
40Дом бабушки Анны Никаноровны представлял собою полную противоположность домам теток.
Уже то, что окна были прикрыты ставнями, удивило Павлика, когда они подъехали.
— Неужели бабушка уже спит? — спросил он маму, но та, хотя и ответила, что этого быть не может, не решилась позвонить в парадное крыльцо. Из опасения обеспокоить бабушку она сначала позвонила в ворота дворнику.
У вышедшего на звонок заспанного старика осведомились относительно бабушки.
— Не почивают, чай кушают, — объяснил дворник и на вопрос, зачем же окна закрыты, ответил, что всегда «парадные ставни» в доме заперты, ведь жилые комнаты хозяйские во дворе.
Теперь можно было позвонить, и мама позвонила. Павел заметил, что мама очень смущалась. Она еще внимательнее осмотрела Павлика, чем при входе к тете Фиме, стряхнула с его шапки пыль, велела обтереть почище ноги о коврик и напомнила, чтоб Павел непременно поцеловал бабушкину ручку.
«Отчего это ты, мама, точно боишься бабушки?» — хотел спросить Павлик, но удержался. Уже гремели над дверями засовом, горничная сказала «пожалуйте-с» и повела гостей длинными сенями, в которых пахло камфарой.
Они не успели раздеться, как во входе из внутренних комнат показалась тоненькая, востроносая, похожая на осу женщина в черном, с черной наколкой на голове.
— Глашенька! — как-то особенно крикнула мама, подразумевая в восклицании еще какой-то непонятный Павлику вопрос.
Вместо ответа Глашенька развела руками, и Павлу показалось, будто она шепнула, что кто-то умер. Но и это его не поразило, поразило его то, что старушка сейчас же заморгала глазами, а мама также заплакала, и показалось Павлику, что мама плакала неискренно, только чтоб показать.
— Давно ли скончался? — спросила мама и снова приложила платок к глазам, и Павлику снова представилось, что мама плачет неверно.
«Неужели обманывает даже она, эта милая, милая мама? — неприятно поднялось в сердце. — И должны лгать даже такие люди, как она?.. И она притворяется потому, что у нас нет денег?»
— Я слышала, что он был очень, очень болен, — говорила мама дрожащим голосом, а Павлик все думал неприязненно: «Вот и голос ее дрожит, а ведь это даже и не бабушка, зачем же так делать?» Несмотря па то что он еще ни разу не видал бабушки Анны Никаноровны, он как-то сразу определил, что это не бабушка. «Бабушка какая-то иная», — сказал себе он. Было что-то несамостоятельное, нетвердое, несолидное и неверное в фигуре встретившей их старухи.