Она еще крепче к нему прижалась и почти вдавила свое лицо ему в ямку между плечом и шеей. Она вдруг стала безудержно икать, и он перестал сердиться. Ничто не имело значения, кроме ее боли, ее неприятностей.
Лампочки в зале замигали, и оркестр заиграл старинную застольную песню. Пары стали обниматься, целоваться и чокаться бокалами с шампанским.
А в темноте Алекс крепко прижимал к себе тихо плачущую Викторию.
Алекс снял очки и потер глаза. Последние из приглашенных на свадьбу уехали, и они с Викторией остались одни в пустом зале. На полу и столах валялся всякий мусор, стулья стояли как попало, длинный стол буфета был измазан остатками торта, пустые бутылки из-под шампанского стояли и валялись на столах и полу. Цветы, еще недавно бывшие такими красивыми и свежими, поникли и завяли, а из одной цветочной кадки торчала пара белых шелковых бальных туфель.
— Вы только взгляните…
— Знаю. — Она сидела, сгорбившись, в конце длинного стола. — Я рада, что все наконец закончилось.
— Сочувствую.
За одним танцем, на который он ее уговорил, последовало еще несколько. Они разговаривали, а Алекс все больше распалялся от ее близости. Она как будто ничего не замечала, была честна и не скрывала своих чувств, и он понял, что ее пугает мысль остаться одной сегодня ночью. Ему было неловко, что в этом частично виноват он.
— Просто не верится, что я все это выдержала.
— Вы были настоящим молодцом, — уверил он ее. У него было сильное желание пощекотать ей под подбородком, чтобы подбодрить и вызвать улыбку, но он не мог собраться с духом, чтобы сделать это.
— Я совсем не чувствую себя молодцом. — Она устало вздохнула.
Она сидела напротив, смотрела на него своими огромными лучистыми глазами, и Алекс чувствовал, как в нем пробуждаются чисто мужские желания. Он надеялся, что она уже оставила идею импровизированной любовной связи, потому что он, наоборот, все больше и больше о ней думал. Но в жизни Алекса никогда раньше не было случая, чтобы он воспользовался женщиной ради своего удовольствия, и он не хотел, чтобы это случилось сегодня ночью.
Он проводит ее домой и поскорее уедет, прежде чем сделать глупость.
— Вы готовы ехать?
— Готова. — Она посмотрела на него в нерешительности. — Нам, наверно, надо вызвать такси?
— Нет, мы оба трезвые, и я сам отвезу вас домой. — Он проклинал себя за то, что вожделение становилось все сильнее.
«Не думай об этом».
— Думаю, вы правы, — уступила она и протянула ему руку. — Кроме того, непохоже, что вы попытаетесь мной воспользоваться и все такое.
— Я бы никогда этого не сделал.
— Знаю, — грустно пробормотала она.
Выражение ее лица было таким невыносимо печальным, что Алексу и самому стало грустно. Он открыл перед ней дверь, и в лицо им ударил морозный январский ветер. Алекс понадеялся, что холод немного остудит его кровь и к нему вернется его обычное благоразумие.
Они сели в его машину, он завел мотор и спросил, куда ее везти.
— Угол Седьмой и Кингсворт.
Ему стало немного не по себе. Район пользовался плохой репутацией, и он обеспокоился ее безопасностью. Слишком уж она наивна и доверчива, чтобы жить в таком опасном месте. Он вдруг понял, что в какой-то момент, еще там, в зале приемов, он превратился из рассерженного бизнесмена в ее друга.
Вскоре они доехали до места, и Алекс, с ужасом оглядев ветхие, давно не ремонтировавшиеся дома, снова подумал о безопасности Виктории. Может быть, утром он установит в ее квартире сигнализацию. Иначе он будет волноваться за нее весь остаток своей жизни.
В большинстве домов, несмотря на новогоднюю ночь, окна уже были темными, но некоторые входные двери были освещены яркими лампочками. Когда-то Маунт-Сейнт был богатым и оживленным районом, дома содержались в порядке, здесь было много магазинов и парков. Но как часто случалось с некогда процветавшими городами, богатство переместилось в другие края, а на его место пришла бедность. Ривертону повезло, что многие старые районы города были реконструированы, сам город — особенно его центр — благодаря активности и капиталовложениям бизнесменов и самих горожан стал разрастаться и хорошеть.
К несчастью, до района Маунт-Сейнт прогресс не дошел. Он вглядывался в темные, узкие улочки. Которая из них ее? Он повернул голову, чтобы спросить, но увидел, что его пассажирка мирно спит, прислонившись головой к окну. Луна освещала ее круглое, как персик, лицо. Она выглядела так же привлекательно, как пирожки, которые пекла его мать, — такой же сладкой и восхитительной и не подозревающей о его коварных замыслах.