Сотрудники других отделов, нервные, дерганые, недобро посматривали на Астрид и ее подчиненных. Первый пробный запуск, то есть то, что должно было стать запуском, многим дался непросто. Один конструктор, русский эмигрант, так переживал, что теперь у него частенько побаливало сердце. Самая юная подчиненная Астрид, не перенеся стресса и постоянного напряжения гонки со временем, и слегла с нервным истощением. А какой-то ирландец из другого отдела, по слухам, начал избегать своих друзей. Ему настолько было стыдно показаться им на глаза, что он бросил пить, чтобы больше не иметь повода посещать паб, где обычно после работы встречался с друзьями.
* * *
Астрид помнила, как убеждала своих подчиненных выкладываться по полной, как проводила дни и ночи на работе... И все равно ее отдел посчитали виновным в общей неудаче, а лично ей пришлось отчитываться перед комиссией по антиамериканской деятельности. Это были, пожалуй, самые тяжелые дни в ее жизни. Никакие неудачи и разочарования невозможно было сравнить с растянутым на несколько дней прессингом американской бюрократии.
Нет, они не угрожали ей. Внешне были вполне уважительны. И никто из них не посмел бы даже пальцем тронуть нынешнюю гражданку Соединенных Штатов. Но бесконечные бланки заполняемых формуляров, ответы, раза за разом, на одни и те же, пусть и немного переформулированные вопросы, десятки написанных объяснительных – все эти круги бюрократического Ада надолго оставили след в сознании Астрид.
Еще долго она вздрагивала от вкрадчивых голосов и сочувственных улыбок. Астрид и так уже была не молода, и подорванное здоровье не позволяло женщине работать с той же отдачей, как было раньше. Надежда была только на ее доморощенных гениев. А с ними в отделе мисс Херц тоже все было не просто.
После того, как первый прототип ракеты вышел в атмосферу, внезапно изменилось направление их исследований. Был ли тому причиной подползающий все ближе страх перед «красной угрозой», или чье-то лобби в конгрессе, но теперь, говорили им, их ракета – не мирный корабль для покорения и изучения космоса, а оружие, которое в случае чего можно будет применить против Советов.
Да, Астрид не хотела снова делать оружие, но еще больше она не хотела бросать дело всей своей жизни. Именно поэтому, когда очередной прототип взорвался, лишь оторвавшись от земли, начальник отдела сама провела внутреннее расследование и нашла виновника крушения. Точнее – виновницу. Та практически не скрывалась от правосудия в лице довольно-таки разозленной Астрид.
Сейчас лицо женщины, в последние дни и так лишенное ее обычного выражения жизнерадостности с легким налетом мечтательности, было мрачно-решительным.
– Что же случилось с моим безупречным конструктором? – поинтересовалась Астрид язвительно, не скрывая собственное недовольство, вот-вот грозящее перейти в неконтролируемое бешенство, несущее за собой потерю лица, так не свойственное потомственной немецкой аристократке.
Собеседница ответила спокойно и мирно, не обращая внимания на недовольство начальницы, смело глядя ей в глаза:
– Я не буду создавать оружие для того, чтобы снова погибло множество людей. Мы же хотели покорить космос, а не снова уничтожать часть человечества на земле!
У нее даже намокли глаза, еще мгновение – и слеза скатится по щеке. Французская еврейка крайне болезненно относилась к тому, что казалось ей упоминанием холокоста.
Астрид, глядя на эту картину, несколько раз шумно выдохнула и вдохнула, не желая сейчас сделать или сказать что-то, о чем она потом пожалеет. Успокоившись, начальник отдела виновато улыбнулась и попросила нерешительно:
– Я понимаю, как ты себя чувствуешь… Ведь, придя в этот проект, я тоже мечтала всего лишь о мирном исследовании космоса. Но вредить работе всего отдела будет нехорошо по отношению к нашим же коллегам. Не можешь заставить себя выкладываться по полной, как раньше – не нужно, но хотя бы не вреди.
Подчиненная как-то по-детски шмыгнула носом и негромко ответила: