3.
Утро Морис провёл с пользой. Он успел не только обследовать все подходы к дому, в котором намечалась жизненно-важная сделка, а ещё и на ближайший рынок наведался. После длительной прогулки по лавкам он, помимо коллекции свежих слухов, стал счастливым обладателем шкатулки, вполне подходящей к его подарку для будущего тестя. Солнце давно перевалило зенит, и Олхана снова начала оживать, выпущенная из тисков дневного пекла, когда Морис впервые переступил порог своей невесты, сопровождаемый торговым представителем из расы гномов и собственными сомнениями.
Достаток можно демонстрировать по-разному. Можно одеться в яркие ткани и увешаться каменьями с головы до ног, но можно и по-другому. Тёмно-коричневый халат с неброской вышивкой по отворотам мог бы показаться скромным тому, кто не разбирается в подобных вещах. Шанки в большинстве своём разбирались: те, чья уличная одежда не отличается разнообразием, волей-неволей вынуждены обращать внимание на качество ткани, вышивки и на то, как сидит одежда, сшита ли она по фигуре владельца, куплена на базаре или взята напрокат. То, что носил Морис, хоть и не бросалось в глаза, но явно было сработано именно для него. Остроносые сапоги тоже были лишены изысков, но по качеству не уступали верхней одежде. О том же, что пряталось под ней, оставалось лишь гадать. К поясу крепились обтянутые тёмной кожей ножны, из которых выглядывала костяная рукоять кинжала. В общем, выглядел полуэльф как человек состоятельный, специально выбравший для делового визита самое скромное из того, что нашлось в его гардеробе.
Будущий тесть выглядел заметно старше полуэльфа, но не растерял с возрастом ни стати, ни деловой хватки. Что касается возраста – это было даже к лучшему, что эльфийская кровь позволяла смотреть сквозь пальцы на тот факт, что отец невесты полукровке как минимум в сыновья годится. О последнем же факте свидетельствовал текст брачного контракта, с которым Морис ознакомился ещё на постоялом дворе. Продравшись сквозь дебри официального языка, столь же отличного от высокого диалекта аль-шанкры, сколь последний отличался от языка трущоб, он смог, наконец, выяснить подробности обстоятельств, в которые неожиданно для себя вляпался по самые кончики остроконечных ушей. Так, например, он не имел права вступить во второй брак до того, как первая супруга родит наследника. И если этот пункт не вызывал у шанки протеста (он и к первому-то браку не стремился), то последующие о правах собственности на приданое и правилах его наследования заставляли задуматься. По всему выходило, что лично он, Морианор ибн Дарлин ибн Сабит им-Джор ал-Мусика Лири Аль-Сорас (именно под этим именем Морис значился в документах), это самое приданое не только унаследовать, но и каким-либо другим путём получить в собственность не сможет ни при каких обстоятельствах: его исключили не только из списков наследства, он также не имел права получить упомянутую собственность в дар или по договору купли-продажи. Тесть явно перестраховывался, но его можно было понять, он имел полное право считать Сораса выскочкой и авантюристом, стремящимся к лёгкой наживе. Оставалось надеяться, что подробности контракта не всплывут в самый неподходящий момент там, где это совершенно не нужно.
После официального представления и взаимного раскланивания и расшаркивания последовала официальная часть визита. Для начала Морис вручил подарок, в купленной им утром удлинённой шкатулке с вычурной резьбой скрывался кинжал. Выглядел он заметно богаче, чем тот, что висел в его собственных ножнах (кровавые капли рубинов отразили вечерний свет, разбросав блики по стенам и мебели), но оружие это не было декоративным. Рукоять удобно ложилась в ладонь, а за качество лезвия Морис готов был поручиться чем угодно, хоть собственной рукой – этот клинок он ковал сам. Потом пришло время собственно сватовства. И хоть всё уже было обговорено и зафиксировано на бумаге, ритуалов никто не отменял.
– О почтенный Моадди, во имя успеха и процветания наших родов я прошу руки твоей дочери, прекрасной Амиры.
– И давно ты знаком с моей дочерью, о уважаемый Морианор из рода Сорас? – в вопросе был подвох, даже два, один вполне ритуальный, второй лучше было не замечать. Моадди намекал на свои сомнения в праве собеседника на родовое имя, пусть и подтверждено оно было магической экспертизой.
– Я не имел чести лицезреть твою дочь, о Моадди.
– Откуда же тебе известно, что она прекрасна?
– Так говорит молва. Не зря же она получила прозвание Розы пустыни?
– Не зря, – кивнул Моадди, и у Мориса создалось впечатление, что чего-то он не договаривает. При прочтении имени невесты в бумагах в голове его сложился образ избалованной капризной девчонки лет тринадцати от роду, избавиться от которого было не так-то просто, а все эти недомолвки только подогревали беспокойство. Даже Турадан отказался обсуждать невесту, сославшись на то, что представления его народа о женской красоте сильно отличаются от человеческих.
– Я могу её увидеть? – подобным вопросом он довольно грубо нарушал ритуал сватовства. Даже если бы он был знаком с Амирой, он всё равно должен был сказать, что ни разу её не встречал, и уж точно не требовать встречи сейчас.
– Терпение – одна из величайших добродетелей. Ты увидишь её в день свадьбы, – Моадди не выказал явного недовольства нарушением этикета, однако спросить у него, что будет, если с Амирой что-то случится до появления у них наследников, Морис не рискнул. И так было очевидно, что он в этом гипотетическом случае потеряет всё, не только собственность, но и репутацию.
В конечном итоге контракт был подписан. Гном завизировал его и удалился, унося с собой экземпляр Мориса. В кабинет принесли кувшин со сладким вином, фрукты и сладости, после чего будущие родственники приступили к неспешному обсуждению предложения, спроса и цен на товары в разных городах Хаста. К тому времени, когда полуэльф собрался уходить, солнце уже склонилось к горизонту, на город начали опускаться сумерки. Впрочем, жизнь в нём будет кипеть ещё несколько часов, пока ночной холод не разгонит жителей по домам. Морис заверил хозяина, что вполне способен найти выход самостоятельно, в результате чего в длинном и полутёмном коридоре (фонари ещё не были зажжены) он оказался в гордом одиночестве. Он чувствовал приятную расслабленность от выпитого, тревоги отступили, и он почти поверил в то, что всё в итоге сложится хорошо.