Он изогнулся и почесал кроссовкой лодыжку. — Ну, верхние пуговицы, они не... Ну, она так возбуждается, когда ставит какую-нибудь сцену, а потом... Как-то неловко.
— Она носит бюстгальтер? — спросил ты в лоб.
Кевин отвернулся, подавляя ухмылку:
— Не всегда.
— Итак, она одевается небрежно и иногда провокационно, — сказала я. — Что-нибудь еще?
— Ну, в этом нет ничего особенного, но она использует много неприличных слов, понимаете? Ничего страшного, но, когда это говорит учитель, ну, как я сказал, это странно.
— Неприличные вроде черт побери и пропади все пропадом? — подсказал ты. — Или покрепче?
Кевин беспомощно пожал плечами:
— Да... прости, мамси...
— О, брось, Кевин, — нетерпеливо сказала я; мне казалось, что он переигрывает. — Я взрослая.
— Траханые... — сказал он, глядя мне в глаза. Она говорит: «Это было... траханое представление» или говорит парню: «Смотри на нее, как будто действительно хочешь ее трахнуть, как будто ты хочешь трахать ее, пока она не завизжит, как свинья».
— Все понятно, Ева, — сказал ты, приподнимая брови.
— Как она выглядит? — спросила я.
— Она э... здоровая. — Кевин развел руки. — И очень широкая. — На сей раз он не сдержал ухмылку.
— Здоровая задница. Она старая и все такое. В общем, старая карга.
— Она хорошая учительница?
— Во всяком случае, делает вид.
— Каким образом? — спросил ты.
— Она вечно пытается оставлять нас после уроков и репетировать. Большинство учителей просто хочет удрать домой, понимаете? Но не Пагорски. Ей все мало.
— Некоторые учителя, — резко сказала я, — очень увлечены своей работой.
— Вот-вот, — согласился Кевин. — Очень, очень увлечены.
— Похоже, она несколько богемна, — сказал ты, — или немного чокнутая. Это нормально. Но остальное не нормально. Поэтому мы должны знать. Она когда-нибудь прикасалась к тебе кокетливо? Или... ниже пояса. Так, что тебе становилось неловко?
Кевин театрально поежился и почесал голый живот, явно не испытывая зуда.
— Зависит от того, что ты подразумеваешь под неловкостью.
Ты встревожился:
— Сынок, мы здесь одни. Это очень важно, понимаешь? Мы должны знать, если что-то... случилось.
— Послушайте, — стыдливо сказал Кевин. — Не обижайся, мамси, но я хотел бы поговорить с папой наедине. Ты не возражаешь?
Откровенно говоря, я очень даже возражала. Если меня спросят, верю ли я в эту историю, я должна была услышать ее сама. Однако мне ничего не оставалось, кроме как выйти на кухню и волноваться там.
Через пятнадцать минут ты явился, кипя от злости. Я налила тебе бокал вина, но ты не мог усидеть на месте.
— Вот что я тебе скажу, Ева, эта женщина перешла все границы приличий, — яростно зашептал ты и выложил мне все.
— Ты собираешься сообщить об этом?
— Не сомневайся. Эту учительницу необходимо уволить. Черт побери, ее следует арестовать. Он несовершеннолетний.
— Ты... ты хочешь, чтобы мы пошли вместе?
Я чуть не спросила: «Ты веришь ему?» Но это было бы бесполезно.
Я предоставила тебе давать показания, а сама вызвалась поговорить с Даной Рокко, учительницей английского, на очередной встрече учитель—родитель.
Когда я в четыре часа дня шла по школьному коридору, из класса мисс Рокко выплыла Мэри Вулфорд и едва мне кивнула. Ее дочь не блистала академическими успехами, и Мэри показалась мне — если только она не выглядела так всегда — расстроенной. Когда я вошла, мисс Рокко глубоко дышала, явно собирая все свои внутренние силы. Правда, она довольно быстро пришла в себя и тепло пожала мне руку.
— Я очень ждала вас, — сказала она решительно, но сдержанно. — Ваш сын для меня загадка, и я надеялась, что вы поможете мне разгадать ее.
— Боюсь, в разгадке этой тайны я рассчитываю на его учителей. — Я вымученно улыбнулась и присела у ее стола.
— Я сомневаюсь, что кто-то раскроет вам глаза.
— Кевин сдает домашние работы. Он не прогуливает. Он, насколько известно, не носит в школу ножи. Вот и все, что волнует его учителей, — сказала я.
— У большинства учителей около ста учащихся...
— Простите, я не осуждаю. При такой нагрузке меня поражает, что вы помните его имя.
— О, я сразу выделила Кевина... — Как будто она собиралась сказать больше, но умолкла, коснулась кончиком карандаша слегка поджатых губ. Стройная, привлекательная женщина лет сорока пяти с решительным лицом, которому она умела придавать неумолимое выражение. Однако в ней чувствовалась скованность; ее сдержанность казалась не естественной, а благоприобретенной, возможно, методом проб и ошибок.