Б-Бэнггг-БЭНГ! БУМЦ! БЭНГ! Б-Б-Бэнг-бэнг-бэнг- бэнг-бэнг! Жуткий грохот, из которого я заключила, что Кевин протиснул ксилофон между прутьями кроватки.
— Безнадежно! — с отчаянием воскликнула Шивон. — Когда он сидит за столом в своем высоком стульчике, он так же швыряется колечками, кашей, крекерами... Вся еда оказывается на полу, и, хоть убейте, я не понимаю, откуда он берет силы!
Я коснулась ее руки.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь, откуда у тебя берутся силы.
— Ааааа... Ааааа... Ааааааааааааааа... — завелся Кевин, как бензокосилка.
Мы с Шивон переглянулись.
— Ааааааааа! УУУУУУУ! УУУУУУУУУУ!
Мы не сдвинулись с места.
Шивон вздохнула:
— Наверное, чувствуешь по-другому, когда это твой ребенок.
— Да, — согласилась я. — Совсем по-другому.
— УУааУУУУаа! УУааУУУУаа! УУааУУУУаа! УУааУУ- УУаа I
— Я хотела иметь много детей, — сказала Шивон, отводя глаза. — Теперь я не так в этом уверена.
— На твоем месте я хорошенько бы подумала.
Пока я пыталась побороть нарастающую панику, Кевин заполнял паузу. Я должна была что-то сказать, как-то воспрепятствовать тому, что надвигалось, но не могла придумать ничего убедительного.
— Ева, я измотана. Я не думаю, что нравлюсь Кевину. Я молилась до посинения... о терпении, о любви, о силах. Я думала, Бог испытывает меня...
— Когда Иисус сказал: «Терпите детей малых», — сухо сказала я, — вряд ли он имел в виду нянь.
— Я не хочу думать, что подвела Его! Или вас, Ева! И все же, может, вы могли бы найти мне место в «На одном крыле»? Вы говорили, что большую часть рутинной работы выполняют студенты. Не могли бы вы... о, пожалуйста, пожалуйста, пошлите меня в Европу или в Азию. Я обещаю, я буду отлично работать.
Я поникла.
— Ты хочешь уйти.
— Вы и Франклин — чудесные люди, вы, наверное, сочтете меня неблагодарной, но, когда вы переедете за город, вы обязательно найдете другую няню, правда? Я хочу жить в Нью-Йорке.
— Я тоже! Кто сказал, что мы переедем за город?
— Франклин, конечно.
— Мы никуда не переезжаем, — твердо сказала я.
Шивон пожала плечами. Она уже настолько отдалилась от нашей маленькой компании, что не считала это недоразумение своим делом.
— Может, ты хочешь больше денег? — заискивающе предложила я. Постоянное пребывание в этой стране начинало съедать значительную часть моих доходов.
— Жалованье отличное, Ева. Просто я больше не могу. Каждое утро я просыпаюсь...
Я точно знала, что она чувствует, просыпаясь, и не могла больше терзать ее. Думаю, я плохая мать, и ты всегда считал меня таковой. Однако где-то глубоко во мне таился материнский инстинкт. Шивон достигла своего предела, и, хотя это шло вразрез с нашими интересами, ее земное спасение было в моей власти.
— Мы пересматриваем и дополняем путеводитель по Нидерландам, — угрюмо сказала я. Мной овладело жуткое предчувствие, что Шивон уйдет прямо сейчас. — Ты хотела бы оценить хостелы Амстердама? Там изумительно вкусные блюда из риса.
Шивон восторженно обняла меня.
— Хотите, я попытаюсь его успокоить? Может, памперс...
— Сомневаюсь; слишком разумное объяснение. Нет, ты отработала целый день. Отдыхай до конца недели. Ты измучена. — Я уже умасливала ее, надеясь удержать, пока мы не найдем замену. Черта с два.
— И еще одно, — сказала Шивон, запихивая в сумку мою записку с именем редактора НОК по Нидерландам. — Конечно, все дети разные, но Кевин уже должен был бы говорить. Хотя бы несколько слов. Может, надо посоветоваться с вашим доктором. Или больше разговаривать с Кевином.
Я пообещала разговаривать, проводила ее к лифту, бросила печальный взгляд на кроватку.
— Знаешь, действительно все иначе, когда он твой. Невозможно уйти домой.
Да, мое желание уйти домой особенно усиливалось, когда я уже была дома.
Мы обменялись тусклыми улыбками. У ворот Шивон оглянулась и помахала мне. Я не отходила от окна, пока она бежала по Хадсон-стрит прочь от нашего лофта и маленького Кевина так быстро, как только могли нести ее некрасивые ноги.
Я вернулась к нашему сыну, к его возмущенным корчам. Я не собиралась брать его на руки. Некому было заставлять меня, а сама я не хотела. Я не стала, как предложила Шивон, проверять его памперс, не стала согревать бутылочку с молоком. Я не стала его успокаивать. Опершись локтями о решетку кроватки, я опустила голову на сплетенные пальцы. Кевин стоял на четвереньках в положении, рекомендованном Новой школой для родов. Большинство детей плачет с закрытыми глазами, но глаза Кевина были чуть-чуть приоткрыты. Когда наши взгляды встретились, я почувствовала, что мы наконец общаемся. Его зрачки еще были почти черными, и я видела в них понимание: мама не собирается выяснять, в чем дело.