Капризно и опасно Белое море: не подчиняющийся, кажется, никаким законам ледовый режим, сложная система морских течений, изменчивые ветры, нежданные туманы. Там, где совсем недавно были разводья, широкие пространства чистой воды, вдруг образуются гряды торосов, попадают в ледяную ловушку корабли. Успех операции по проводке каравана решают считанные часы, иногда минуты. Именно на Белое море прибыл в октябре 1941 года штаб Ивана Дмитриевича Папанина. К его штабу была прикомандирована синоптик Ольга Николаевна Комова. Воспитатель в детском саду, учительница на Чукотке, метеоролог на полярных станциях, начальник синоптического бюро Главсевморпути, челюскинка, одна из 104 обитателей ледового "лагеря Шмидта".
В Архангельске всю войну работал слаженный коллектив гидрометеорологов, местных и эвакуированных из Ленинграда специалистов во главе с подполковником Бассом. Своя служба погоды имелась и при штабе Беломорской военной флотилии, она обеспечивала прогнозами наши корабли, действовавшие на трассе Архангельск - Диксон. А при штабе И. Д. Папанина в течение двух первых военных зим был единственный синоптик - О. Н. Комова. Разумеется, она работала в тесном контакте со своими гражданскими и военными коллегами, неизменно получая от них всяческую помощь и, в свою очередь, помогая им. Но именно на ней лежала обязанность обслуживать синоптическими сводками караваны судов, приходивших в Белое море из Атлантики и Арктики и возвращающихся обратно. На подходах к Белому морю, в самом море, на выходе из него - всегда и всюду корабли требовали "погоды". (Впрочем, если быть точным, ничего они не требовали: суда шли в "зоне молчания", охватывавшей и Баренцево, и Белое, и Карское моря. Корабельные рации молчали, они работали только на "прием".) С Большой земли на борт поступали аккуратные группы цифр, за которыми стояла Погода. И труд синоптика Комовой.
Капитанов интересовало главное: каково состояние льдов в Горле Белого моря и в самом море. Каждое утро в штаб Папанина приходили из Москвы синоптические сводки. С гораздо меньшей регулярностью поступали сведения о погоде от наших союзников. Но, конечно, наиболее важными оставались сообщения из района "непосредственных интересов" - с метеостанций Кольского полуострова и полуострова Канин.
И. Д. Папанин приказывал давать прогноз дважды в сутки, в полдень и в полночь, причем докладывать лично ему, в штабе. Вначале у Ольги Николаевны Комовой не было ни помощников-метеорологов, ни техников-наносителей (они появились несколько позже). Одна, как говорится, "и швец, и жнец, и на дуде игрец"!
Нередко глубокой ночью у нее в комнатке раздавался телефонный звонок Папанина или его ближайшего сотрудника Н. А. Еремеева: "Ольга Николаевна, голубушка, нет ли уточнений к последнему прогнозу?" А какие могли быть уточнения, откуда? Сам-то прогноз порою давался скорее по наитию, чем на основе объективных сведений: обстановка непонятная, то ли идет циклон, то ли застопорился... До утра новых сообщений с метеоточек ждать не приходится, как же дать уточнение? Но раз просит Папанин - а он в таких случаях никогда не приказывал, только просил - значит... Натягивала Ольга Николаевна спросонок тулуп и брела среди ночи в штаб, на Поморскую улицу, "уточнять"...
Случалось - ошибалась, и потом капитаны, придя в порт, начинали сводить счеты с "синоптичкой", но Папанин неизменно вставал на ее защиту: "Не ругайте ее, а лучше посочувствуйте ей, посмотрите, в каких условиях она работает. Она очень старается!"
Начальник Главсевморпути всегда жадно интересовался погодой и превосходно умел читать синоптическую карту. Да и другие руководители морских операций - тоже, не говоря уже о полярных капитанах и летчиках. Папанин, вероятно, не раз вспоминал, как, находясь на дрейфующей льдине, помогал вместе со своими тремя товарищами лететь через Северный полюс экипажам Чкалова и Громова: радист Э.Т.Кренкель передавал на борт самолетов сводки погоды в районе полюса. А Ольга Николаевна, работая на Севере в годы Отечественной войны, по ее собственному признанию, не раз видела словно воочию гибнущий "Челюскин". Прямо перед глазами стояла эта страшная картина: лютый февраль, грохот льдов, хруст бортов парохода, его высоко задранная корма и уходящий в пучину корпус... В такие минуты ей всегда думалось: "А вдруг именно сейчас гибнет где-то рядом английское судно? Или американское? И гибнет из-за тебя, напоровшись на льдину, а ты накануне дала благоприятный прогноз, чистую воду по всему маршруту наобещала!" Временами на нее находило отчаяние, злила собственная беспомощность.
Зато как легко бывало у нее на душе, когда прогноз сбывался! Тут уж капитаны не жалели комплиментов. А ведь они, особенно те, что из поморов, сами великолепно разбирались в погоде, чутко улавливали ее местные признаки, знали общие атмосферные закономерности. В. И. Воронин, П. А. Пономарев, Н. И. Хромцов, М. Г. Марков, Ю. К. Хлебников - да разве всех перечислишь! Не удивительно, что во время войны именно эти люди лучше других могли оценить удачный прогноз.
В Арктике в сводку погоды обязательно включаются и такие понятия, как "ледовая обстановка", "состояние моря". Арктические льды - около 12 миллионов квадратных километров льда, морского и континентального, главный "холодильник" северного полушария, один из основных климатообразующих факторов на всей планете. Они же - главное препятствие на трассе Северного морского пути, объект пристального внимания моряков и ученых, "почва" под ногами участников дрейфующих экспедиций. Поэтому [ 33] правильнее всего называть арктическую гидрометслужбу Службой погоды и льда.
Низко - часто на бреющем полете, чтобы не упустить из виду ни одной детали безжизненного ледяного ландшафта - проносятся над полярными морями самолеты ледовой разведки. Внимательно вглядываются во льды прильнувшие к иллюминаторам воздушные разведчики-гидрологи, и карандаши в их руках начинают вычерчивать замысловатые линии, кружки, квадраты, ромбы, многоугольники. На карте ледовой обстановки, которая через час-другой будет сброшена идущему во льдах каравану, возникают ледяные поля, испещренные трещинами и вздыбившиеся могучими торосами....
Ледовая авиаразведка! Тогда, в годы войны, ей было от роду меньше двадцати лет, но у нее уже имелся опыт полетов над всеми полярными морями, над Арктическим бассейном и льдами Северного полюса. Полярные летчики, штурманы, гидрологи Арктического института научились с большой точностью определять направление и скорость дрейфа ледяных полей, их возраст, толщину, сплоченность, надежность "просветов" - пространств чистой воды. Одновременно велись наблюдения за метеорологическими условиями и состоянием моря; определялись мощность и высота облаков, скорость ветра (по сносу самолета с заданного курса), величина волнения на море, свободном ото льда. Карта ледовой обстановки служила неоценимым подспорьем синоптику: с ее помощью удавалось делать косвенные выводы о режиме ветров, о преобладании отжимных (от берега) или прижимных (к берегу) воздушных потоков, а это одно уже служило основой для практических рекомендаций капитанам судов.
Ледовую разведку над Белым морем в содружестве с авиацией Беломорской флотилии вели в военные годы полярные летчики В. Попов, Е. Гаевский, С. Кулик. Пилотов несколько, а штурман один - Александр Ервандович Погосов, и тому будет объяснение.
Он, как и Ольга Николаевна Комова, был челюскинцем. Причем ему довелось быть самым последним обитателем ледового "лагеря Шмидта". 13 апреля 1934 года летчики Каманин, Водопьянов и Молоков прилетели за последними шестью челюскинцами. Моторист Сандро Погосов подтолкнул сперва каманинскую машину, потом водопьяновскую и на ходу вскочил в молоковскую. Как шутил он сам: "Последними по льдине все-таки мои ноги прошлись!"
Как только началась война, Погосов, ставший к тому времени штурманом полярной авиации, оказался при штабе Папанина. Работал он "на два фронта": в качестве штурмана летал на ледовые разведки в Белом море и, кроме того, принимал грузы с союзных караванов как в Архангельске, так и в Мурманске.