- Так на чем мы остановились, господа?
- На достоинствах дворца как клетки, на проблемах всеобщей справедливости и на патриотической обязанности сдачи гражданина "Бублика", пан граф, - перечислил Станьчак, указывая пальцем зеркало у стены, которое доходило почти до потолка.
Все повернули головы к этому зеркалу. Его поверхность была сейчас лишена своего совершенства огромной надписью красного цвета. Кто-то каллиграфически написал по нему помадой: "RUDNIK EXPECTS THAT EVERY MAN WILL DO HIS DUTY!". Целая дюжина зрителей остолбенела, то есть, все, кроме автора надписи.
- И что оно такое?! – вскипел Годлевский. – Это кто намалевал, кур…
- Это по-английски, пан старший сержант, - пояснил стражу права редактор Клос. – Означает: "Рудник ожидает, что каждый исполнит свою повинность!"…
- Скорее уже, "обязанность, долг"! – поправил его Станьчак. – И не "каждый", но "каждый мужчина", "каждый мужик"! Это парафраз. Знаете чего, журналюга?
- Знаю, это парафраз призыва, который адмирал Нельсон передал своим экипажам, когда начинал битву под Трафальгаром. "England expect that every man will do his duty!"
- Браво, пан Клос, пятерка по истории, брависсимо! Я только поменял Англию на Рудник.
- Так это вы?! – возмутился ювелир.
Философа расстрелял залп из более двух десятков глаз.
- Да как вы могли?! – наступал на Станьчака адвокат.
- Точно так же, как могли вы, пан меценас! И вы, и я подчеркнули важность обязанности. Ваша фраза звучала так… позвольте, припомню… "это сфера патриотической обязанности, о которой здесь говорили господа Мертель и Кортонь". Я правильно процитировал?... А моя британская фраза подкрепила вашу, еще сильнее выделяя "сферу патриотической обязанности". Так что вы должны благодарить меня, пан Кржижановский…
- Тоже сумасшедший, только чуточку другой… - буркнул себе под нос Брусь.
- Прошу прощения, господа, не мог сдержаться, - договорил Станьчак. – Я должен был это сделать.
- Интересно, что губной помадой… - усмехнулся Брусь. – Вы всегда носите с собой помаду, пан профессор?
- Никогда не ношу, так что нечего подозревать меня в пидорстве, Пилюлькин! Помада лежала там, на зеркале.
- Это помада моей жены, - пояснил граф. – Я сам ее туда положил.
- Но ведь она лежала там вовсе не для того, чтобы чужие цапали ее в свои лапы! – громогласно заявил Кржижановский.
- Действительно, вам, пан Станьчак, должно быть стыдно! – согласился с ним ювелир.
- А чего это я должен стыдиться, ты, валютчик?
- Хотя бы того, что паскудите мебель в чужом доме.
- Вовсе не паскужу, это легко можно стереть тряпкой!
- А еще того, что вы пользуетесь помадой покойной графини Тарловской для того, чтобы строить себе шуточки в присутствии ее мужа, когда их сына могут расстрелять! Да вы просто плохо воспитаны…
- Со всеми претензиями – к моим родителям и гувернанткам, - отлаялся Станьчак.
- …плохо воспитаны и неисправимы, поскольку с самого начала строите хиханьки-хаханьки над всем, что мы здесь обсуждаем, хотя мы решали смертельно важные вопросы!
- А это уже не моя вина, что этот мир столь чудесно заебан, что можно с ума сойти, покончить с собой или умереть от смеха. Лично я выбираю третье. И никому до этого пускай не будет никакого дела.
Лицо Кортоня сделалось пунцовым:
- Но когда вам уже стала тема дискуссии…
- Я никак не поменял собственной психики, потому что не умею этого делать, дорогой мой патриот! Не нужно было меня приглашать!
- Лично я бы вас ни за что не пригласил!
- Я бы к вам не пришел даже ради последнего глотка воды. Сюда я тоже не напрашивался и даже не знал, зачем меня сюда приглашали.
- Но раз уж вы здесь очутились, то могли бы, вместо того, чтобы глупости творить, помочь нам своим советом, пан профессор, - отозвался Бартницкий. – Скажите, вы за то, чтобы выполнить требования Мюллера, или же за то, чтобы их отбросить?
- Ни за то, ни за другое – каждый из этих вариантов мне совершенно безразличен.
- Как это – безразличен?! – не мог скрыть волнения Хануш. – Вам все равно?
- Угадали, пан доктор. Все ваши идеалы, общества, обязанности и святости я имею глубоко в том самом месте, который на вашем языке зовется "конечным отрезком толстой кишки".
- Даже мораль и справедливость?
- Даже. Вопреки тому, что тут только что навешал мне здесь Пилюлькин – я не принадлежу к сумасшедшим.
- То есть, по вашему мнению, профессор… - начал зондаж Малевич, только Станьчак не дал ему закончить вопрос.