Эстер. Почему у тебя такой извиняющийся тон?
Виктор. Когда? С кем?
Эстер. С этим стариком. Он что, сразу же начал с тысячи ста? Виктор. А почему ты уверена, что прав Уолтер? Он просто сказал первое, что ему пришло в голову.
Эстер. Это пришло в голову не только ему, но и мне. Ты хоть пытался выторговать у старика лишнюю сотню?
Виктор. Я никогда не умел торговаться и не собираюсь учиться этому сейчас.
Эстер. Это ниже твоего достоинства. Знаешь, Виктор, хватит! Нам уже не двадцать лет! Нам нужны эти деньги!
Виктор. Продал и продал, и довольно об этом. Ты иногда начинаешь говорить со мной таким тоном, словно я вообще ничего не знаю и не понимаю.
Эстер. Ну, что ж, все-таки ты получишь целиком хотя бы эти деньги. А Уолтер очень изменился. Даже удивительно.
Виктор. Да, пожалуй.
Эстер. Просто ангел! Даже смеяться стал!
Виктор. Как он смеется, мне случалось слышать и раньше…
Эстер. По-моему, у тебя что-то на уме… Или мне это показалось?
Виктор. Мне надо еще подумать.
Эстер. Ты что, хочешь отказаться от его доли?
Виктор. Я же сказал: хочу подумать…
Эстер. Скажи мне прямо: ты берешь его долю или нет?
Виктор. Эстер, я звонил ему всю неделю без передышки. Он даже не соизволил подойти к телефону. А теперь является сюда, улыбается и, очевидно, ждет, что я упаду в его объятия. А я не могу вести себя так, словно ничего не случилось. И ты не будешь, слышишь? И нечего расстраиваться. Мы пока еще не умираем с голоду.
Эстер. Чего ради ты так упираешься, никак не могу понять!
Виктор. А ты думаешь, все уже списано и забыто? Слишком быстро, малыш! У меня на плечах лежат двадцать восемь лет всякой всячины, и я еще не скинул их за те десять минут, что он здесь.
Эстер. Вик, по-моему, все это — напрасное сотрясение воздуха.
Виктор. Половина от тысячи ста — как-никак тоже пятьсот пятьдесят долларов, дорогая!
Эстер. Я не о деньгах.
Из спальни слышны голоса.
Ему до того хочется сделать этот жест! Так хоть чуточку пойди ему в этом навстречу!
Виктор. Чему навстречу? Что он мне — Дед Мороз?!
Эстер. Люди меняются! Понимаешь, меняются! Он может очень помочь нам! И, пожалуйста, не считай это ниже своего достоинства. Я, например, не вижу ничего унизительного в том, что мне нужна его помощь.
Скрип стула в спальне. Появляется Уолтер.
Виктор. Ну, как он?
Уолтер. Думаю, что с ним ничего не случится! (С симпатией.) Нет, каков пират! (Садится.). Ему восемьдесят девять лет!
Эстер. Не может быть!
Виктор. Но это так. Он мне показывал свою…
Уолтер (смеется). Он и тебе показывал этот пергамент?
Виктор. Со штампом Британского королевского флота!
Эстер. Он? В Британском флоте?
Виктор. Да. И у него в кармане удостоверение о демобилизации. Так, что, видимо, не все в этом старике липа.
Уолтер. За это я бы не поручился. И все же, когда человеку чуть не тысяча лет и он, несмотря ни на что, лезет в драку… В этом есть что-то прекрасное.
Эстер. Уолтер, как же нам быть? Что ты думаешь?
Уолтер. Есть способ получить за все это куда больше. Например, не продавать мебель, а подарить. Старик оценит нам эту мебель тысяч в двадцать пять…
Эстер. Ты что, серьезно?
Уолтер. Вполне. Это делается сплошь и рядом. На первый взгляд, неправдоподобно, но вполне законно. Он оценивает каждую вещь по самой высокой розничной таксе, и в сумме это дает примерно столько, сколько я сказал. Затем я жертвую всю эту мебель Армии спасения. Надо, чтобы пожертвовал именно я, потому что мой налог много выше вашего, и если такой благотворительный жест сделаю я, это покажется вполне естественным. С меня берут налог около пятидесяти процентов. Значит, включив в свой годовой баланс необлагаемое пожертвование на сумму в двадцать пять тысяч, я сэкономлю при уплате годового налога около двенадцати тысяч, которые мы поделим по вашему усмотрению. Если пополам, то я выплачу вам шесть тысяч долларов. Реально глядя на вещи, это — единственный разумный путь.
Эстер. А тебе это ничего не будет стоить?
Уолтер. Наоборот. Для меня это тоже лишние шесть тысяч. (Виктору.) Я только что сказал ему об этом.