— Это понятно, понятно. Но знаешь, Драган человек вспыльчивый и любопытный. Тебе не нужно было его брать в хранилище.
— А что я мог сделать? — ответил Сорин. — Без него мой антиквар никуда бы не поехал.
— И то правда, — согласилась англичанка. — Будем надеяться, что на некоторое время он оставит тебя в покое. Когда у вас с ним расплата?
— Я сказал, что максимум через неделю.
— Ну, вот видишь, — опять развеселилась она, — неделя у нас есть.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, мой милый русский друг, что нам абсолютно незачем оставаться в пределах Великобритании.
— О чем ты? — Удивился Андрей.
— Пока вы с Драганом бегали за картинами, я провела кое-какую предварительную работу: поговорила со знакомыми галеристами, поспрашивала друзей…
— И что же?
— Видишь ли, я думаю, что после всех этих событий продать легально эти вещи здесь будет очень трудно. Я не знаю твоего антиквара, но думаю, что его связей достаточно, чтобы остановить любую сделку на уровне «Сотби» или «Кристи».
— Думаю, ты преувеличиваешь, но трудности могут быть, — согласился Сорин.
— В Европе рынок гораздо спокойнее, я бы сказала, демократичнее. Мне кажется, что лучше переехать туда.
— У тебя есть связи? — спросил Сорин.
— У меня лично нет, но я знаю имена и адреса галеристов, занимающихся русским авангардом.
— Где? В Париже?
— Почему в Париже? — удивилась Люси.
— Ну, просто я знаю, что большинство русских авангардистов работали в Париже.
— Они могли работать хоть в Африке, — засмеялась девушка. — Самый большой рынок русского авангарда — в Берлине. Причем в основном держите его вы, русские.
— Да ты что! Не дай бог с ними связываться. Я читал об этом еще в России, это бандиты и отъявленные негодяи.
— Кто это говорит? Ты только что сегодня убил человека!
— Я?! — возмутился Сорин.
— Ну, не ты, но из-за тебя. Если мы хорошо подготовимся, у нас все получится.
— А как ты собираешься вывозить картины? Ваша таможня — притча во языцех.
— Ты забыл, мой дорогой, — сказала Люси, — ведь я художник.
— И что из этого следует? — удивился Андрей.
— Только то, что я могу записать эти холсты.
— Записать?
— Ну да, нанести поверх оригинального изображения — новое. Свое.
— И ничего не будет заметно?
— Ни капельки. Плотный слой краски, и все…
— А картины, я имею в виду настоящие картины, не пострадают?
— Конечно нет. Я даже не буду усердствовать с масляными красками, просто поплотнее зарисую гуашью. Она смывается за полчаса. Мы вывезем твои шедевры как мои авторские произведения, и вывозить их будешь не ты, а я, чтобы не вызвать подозрений.
— Э-э, нет, милая дама, — произнес Сорин, — так дело не пойдет. Твоя хватка, конечно, восхищает меня, но вместе с тем вселяет опасения. Где у меня гарантии, что, записав эти холсты и вывезя их из Великобритании, ты не исчезнешь из поля зрения?
— Правильно мыслишь, — усмехнулась Люси. — Не скрою, нечто подобное приходило мне в голову, но ведь и ты не глупыш и найдешь способ подстраховаться. Наше дело сейчас — избавиться от Драгана. Быстро ты не сможешь расплатиться с ним, даже если бы очень хотел. А если не сможешь — тебе не поздоровится.
— Да, в этом я почти уверен, — мрачно усмехнулся Сорин.
— Вот видишь! Тогда собирайся: переезжаем из гостиницы.
— Куда? К тебе в сквот?
— Зачем? — удивилась Люси. — Ко мне домой.
— У тебя есть дом?
— Конечно! По-твоему, я родилась под забором? Сквот и все эти богемные радости — это так, образ жизни. У меня достаточно хорошая квартирка на Сент Джонс Вуд. А главное ее достоинство в том, что о ней не знает никто.
— Даже Драган?
— Тем более Драган, — сказала Люси. — Зачем посвящать случайных людей в свои жилищные проблемы.
— А я, выходит, не случайный человек?
— Человек, в руках которого находятся несколько миллионов долларов, не может быть случайным. Собирайся.
Еще раз восхитившись хитрости и уму своей случайной возлюбленной, Андрей принялся собираться.
Первые признаки беспокойства Геннадий Андреевич ощутил где-то около пяти вечера. Всегда гордившийся своей выдержкой, он старался гнать от себя неожиданно возникшие нехорошие предчувствия и с раздражением поглядывал на молчащий мобильный телефон. Он налил себе виски, закурил сигару, поудобнее устроился в кресле и, позвякивая кубиками льда в стакане, постарался расслабиться, но это удавалось с трудом. Тогда, в надежде чем-нибудь развлечь себя, он открыл коробку с часами для генерала и еще раз внимательно рассмотрел их. Но и это не привнесло покой в его душу. «Черт возьми, — сказал себе Ермилов, — что же все-таки случилось?» С сомнением он еще раз посмотрел на телефон, выпустил клуб сигарного дыма, наконец, проклиная себя за несдержанность, принялся выстукивать номер Шутова на маленькой клавиатуре. Ответом ему были длинные, тягучие, пронзительные гудки. «Где этот идиот?» — сказал себе Геннадий Андреевич. В голове его мгновенно промелькнули различные сцены: Шутов потерял аппарат, Шутов намеренно не подходит к нему. Наконец, уж совсем дурацкое: Шутов напился и развлекается сейчас с проституткой где-то в кварталах Сохо. Но Ермилов понял главное: что-то произошло. То, что никак не вписывалось в его план и могло разрушить полностью так хорошо продуманную комбинацию.