Насвистывая какую-то веселую мелодию из мультфильма, Василий Семенович Трегубец собирался домой: аккуратно сложил в портфель бумаги, блокнот, несколько ручек, проверил, не оставил ли на письменном столе пачку сигарет и зажигалку, запер верхний ящик. Потом, сняв пиджак, подошел к сейфу и извлек оттуда табельный «ПМ». В тот момент, когда он всовывал его в «босоножку», прилаживая белые кожаные ремешки кобуры к несколько располневшей за последние годы фигуре, в комнату вошел Ян Старыгин, давний подчиненный и приятель Трегубца.
— Ого, господин начальник, на важную операцию собрались в такой-то час? — Он, указал на никак не желающий влезать в «босоножку» «ПМ».
— Ага, — ответил Трегубец. — Вот, иду на разборку с женой. У нее, конечно, понимаешь, перевес: все же эти кастрюли, сковородки — тяжелая артиллерия. Но, будем надеяться, отстреляюсь.
— А если серьезно, Василий Семенович… Вы вроде не любитель с собой такие игрушки таскать.
— Ты вот что, Ян: закрой дверь поплотнее и присядь.
Старыгин послушно вернулся к двери и запер ее на ключ.
— Садись, садись, не маячь, думать мешаешь, — сказал Трегубец. Ян выполнил и эту команду.
— Мы с тобой не первый год вместе, — начал Василий Семенович несколько издалека, — и потому тебе я, наверное, могу доверять.
— Очень обидные ваши слова, господин начальник, — ответил Ян. — По-моему, случая не было, чтобы подвел.
— Вот-вот, о чем и говорю. Понимаешь, Ян, какая закавыка: возник у меня на пути один интересный человек, и никак мне с ним не удается встретиться. Больше тебе скажу: встреча эта активно не нужна нашему высшему начальству.
— Любопытно, — сказал Ян.
— Да не так любопытно, как грустно. Но, как ты знаешь, на каждую хитрую задницу свой с винтом найдется, а потом старик Трегубец протоптал-таки дорожку к этому неизвестному. Правда, пока не к нему самому, но к тому, кто его явно знать должен. И завтра у меня с этим промежуточным, так сказать, звеном встреча должна быть. И вот о чем я тебя, друг любезный, попросить хотел.
— Само внимание, Василий Семенович.
— Не мог бы ты завтра, часиков, скажем, в девять, заехать за мной домой.
— На служебной?
— Ни в коем случае. На собственной «шестерочке» — у тебя же «шестерка»?
— «Шестерка», Василий Семенович, на большее зарплаты не хватает.
— Ну, о зарплате потом поговорим.
— Как одеваться?
— Придумай сам что-нибудь рядовое и неприметное.
— А что, встреча может быть горячей? — поинтересовался Ян.
— Вряд ли, — ответил Трегубец. — Но, однако же, осторожность не помешает.
— Куда поедем?
— Поедем мы, дружочек, в самый центр, к памятнику Николаю Васильевичу Гоголю. Скульптор был такой, Андреев, знаешь? Вот он его и поставил, собственно, посадил.
— А, это возле Нового Арбата?
— Именно. И прошу тебя, Ян: лишнего об этом никому не рассказывай. Зачем мне, старику, неприятности, я ведь до пенсии доработать хочу.
— Мне хоть до пенсии далеко, но неприятности тоже ни к селу ни к городу, — ответил Ян.
— Ну, и чудненько. Значит, договорились: в девять жду тебя у подъезда.
— Решено.
— А теперь потопали, а то жена мне действительно головомойку устроит, — сказал Трегубец, и они покинули Управление.
Сорин выехал из дома без пятнадцати десять утра. Он не спеша добрел до метро, купил газетку «Мегаполис-Экспресс» и плюхнулся на сиденье в вагоне, углубившись в чтение каких-то безумных новостей из мира звезд. Собственно говоря, он не столько вчитывался в мелькающие перед глазами строки, сколько размышлял. Он вспоминал вчерашний вечер с Леной: плотный домашний обед, вкуса которого он не ощущал уже около полутора месяцев, бесконечное щебетание, торопливый и немного автоматический секс, свои путаные объяснения по поводу шрама на спине — и все больше приходил к выводу о том, что эту московскую идиллию пора заканчивать. «Ничего, ничего, — успокаивал себя Андрей, — сегодня обсудим с Виталиком ситуацию, расскажу ему, что произошло в Лондоне, и — вперед, в турагентство, покупать шоп-тур до Берлина. Жалко, конечно, прощаться с этой страной, но авось когда-нибудь еще вернусь при более благоприятных условиях и обстоятельствах».
Будущее путешествие в Берлин представлялось ему небезоблачным, однако жизнь после получения денег рисовалась вполне радужной и, возможно даже, не одинокой. «В конце концов, Люси милая девушка, — говорил себе Андрей. — Немножко опасная, но что еще может так греть сердце мужчины, как опасность, смешанная с желанием». Мысли сами по себе перетекли к образу англичанки, он вспомнил ее холеное поджарое тело, ее нежную кожу и окончательно утвердился: точно, получу деньги и полгодика поживу с ней, а там — будь что будет.